идею «активной жизни», но и, как Кристофоро Ландино[175] в трактате «Диспуты в Камальдоли», решительно отвергали ее. Освобождаясь от уз «гражданского» долга, мыслитель тем самым подчеркивал свою отдаленность от «черни». Он видел свое общественное предназначение не в активной деятельности, а в служении душе, свою же задачу — не в «работе», а в «праздности» в классическом значении этого слова. Наиболее ярким примером подобной позиции может служить жизненный путь самого Фичино. Он был в хороших отношениях как с Медичи, так и с их противниками, поддерживал Савонаролу в момент успеха и грязно оклеветал его в час падения. Фичино обладал удивительной способностью скрывать под маской бесстрастия глубокое равнодушие ко всему происходящему в государстве.

Таким образом, идеи флорентийского неоплатонизма способствовали, в сущности, укреплению уже существовавших в гуманистической культуре элементов аристократизма. А потому в определенном смысле Флоренция явилась хранительницей не только политического, но и интеллектуального истеблишмента на Апеннинском полуострове. Влияние неоплатонизма было поистине велико, и оно не ограничивалось исключительно областью научных изысканий и философской мысли. В отрыве от него трудно понять как литературу, так манеры и «моды» итальянского и европейского Чинквеченто[176]. В идеях неоплатонизма кроется объяснение популярности и успеха поэтики петраркизма или же сочинений, где, как, например, в «Книге о придворном» Бальдассаре Кастильоне (1478–1529), наряду с другими темами присутствовали излюбленные рассуждения флорентийских неоплатоников о природе любви. В связи с этим представляется, что неоплатонизм был первым выражением культуры академического и светского типа, и как таковой он обозначил важнейшую веху в истории кризиса гуманистической интеллигенции Италии — отказ от «гражданской» деятельности и реформ. Однако не следует торопить ход событий особенно, когда речь идет о таком сложном и противоречивом вопросе, как отношения итальянских мыслителей с обществом своего времени. В следующем параграфе мы коснемся другого аспекта истории Флоренции и итальянских городов в XV в. — развития общества и культуры, сопровождавшегося призывами к обновлению существующего порядка. А между тем это было еще одно лицо Флоренции.

Савонарола и Карл VIII

Не было случая, чтобы приближение конца века (достаточно вспомнить пророчества XIII в. о «папе-ангеле» и историю Целестина V) оставило равнодушным человека Средневековья. Неудивительно поэтому, что в конце XV в. вновь распространились милленаристские идеи, согласно которым наступление нового века должно повлечь за собой изменение существующего порядка (подобное утверждение мы встретим и у Кампанеллы) и в целом оздоровление человеческой природы. Но, поскольку люди той эпохи думали исключительно религиозными категориями, обновление общества отождествлялась прежде всего с «реформой» Церкви.

В массах верующих настолько укоренилось уподобление мысли вере, что следовать они могли только за истинным христианином, человеком, причастным Божественных тайн. Вот почему «революция» или обновление общества в нашем сегодняшнем понимании тогда тесно связывались с возрождением извечных религиозных ценностей. Этим же объясняется и тот факт, что революционеров Средневековья и начала Нового времени нередко принимали либо за пророков, либо за laudatores temporis acti[177]. И XV век не являлся исключением из общего правила. Еще в первой половине столетия, в эпоху Констанцского и Базельского вселенских соборов, отчетливо ощущалась необходимость реформирования Церкви. Теперь же, в период напряженности последних десятилетий века, эта идея вновь овладела умами и душами людей.

В конце XV в. на Апеннинском полуострове повсюду царила атмосфера ожиданий и страхов, а выступавшие на площадях странствующие проповедники с успехом укрепляли эти настроения. Между тем именно Флоренция, самый «образованный» из всех итальянских городов, стала ареной наиболее ярких и значительных религиозных выступлений. Это может показаться парадоксальным, но не следует забывать, что, будучи столицей равновесия и гуманизма, Флоренция еще со времен восстания чомпи таила в себе ростки глубокой набожности и народного гнева. Особенного накала религиозное возрождение достигло в 1445–1459 гг. в проповедях и благотворительной деятельности епископа Антонина[178], что, в частности, нашло свое отражение в творчестве фра Анджелико. Однако никто не смог превзойти по силе воздействия и богатству образов крупнейшего проповедника конца XV в. Джироламо Савонаролу.

Он родился в Ферраре в 1452 г. и, подобно Антонину, принадлежал к ордену доминиканцев. В последние годы синьории Лоренцо Великолепного Савонарола перебрался во Флоренцию, где его проповеди имели огромный успех. Красноречие Савонаролы отличали смелость утверждений, живость и образность языка. Мир испорчен, проповедовал он в канун 1493 г., Церковь развращена, а прелаты предпочитают чтению Евангелия античных авторов, предаваясь «поэзии и ораторскому искусству». Савонарола также говорил, что если «в древней Церкви чаши были деревянными, а прелаты — золотыми, теперь же чаши — золотые, а прелаты — дубовые»; развращены государи, чьи дворцы и дворы стали прибежищем мошенников и негодяев, помышляющих лишь о «новых налогах, дабы сосать народную кровь»; развращены ученые, которые «с помощью сказок и небылиц устанавливают родство этих коварных государей с богами»; извращены законы и обычаи. Что же может победить это злодейство? Савонарола отвечает предельно ясно:

О Господи Боже, ты поступил как разгневанный отец, прогнав нас от себя. Накажи и обрушь на нас бедствия, чтобы мы скорее вернулись к тебе. Effunde iras tuas in gentes[179]. Вас не возмутят, о братья, эти слова. Напротив, вы увидите, что и праведные просят бича, потому что они хотят, чтобы было изгнано зло и воцарилось в мире царствие благословенного Иисуса Христа. А нам остается надеяться лишь на то, чтобы меч Господень скорее сошел на землю.

Трудно найти более ясное изложение идеи очищающего и возрождающего Апокалипсиса, — идеи, преследовавшей не одно поколение людей конца XV в.

Между тем призываемый на землю «меч Господень», «потоп», которым Савонарола угрожал человечеству, и призванный исправить людей «новый круг Ада» не заставили себя долго ждать. В сентябре 1494 г., по прошествии чуть больше года после его страстных проповедей, вооруженная превосходной артиллерией армия французского короля Карла VIII вторглась на Апеннинский полуостров, практически не встретив сопротивления. В считаные месяцы стало очевидно, что Италия лишилась царившего на протяжении 40 лет «мира», а вместе с ним — и его наиболее важных достижений, «равновесия» и «свободы». Появление «варваров» всколыхнуло былые обиды и привело к существенному изменению ситуации на Апеннинах. На Юге начали поднимать голову мятежные неаполитанские бароны, притихшие после 1484 г. венецианцы захватили порты Апулии,