В старых африканских когнитивных мирах некоторые предметы и инструменты считались зеркальным отражением человека. Взаимодействуя с ними, люди как бы не взаимодействовали с иллюзорными сущностями, находящимися по ту сторону зеркала. В любом случае, при многочисленных обстоятельствах невозможность когда-либо зафиксировать такую границу была общепризнанной. Было также общепризнанно, что между человеком, его телом и предметами, которые он изобрел, всегда будет существовать некоторая степень пересечения и даже обратимости, что агентность разделяется между различными сущностями, а сама со-агентность является ключевым элементом в питании и циркуляции всех видов жизненных сил. Как бы то ни было, человеческие существа никогда не были удовлетворены тем, что они просто люди. Они постоянно находились в поиске дополнения к своей человечности. Часто к своей человеческой сущности они добавляли атрибуты животных, свойства растений и различных одушевленных и неодушевленных предметов. Таким образом, личность не была вопросом онтологии. Она всегда была вопросом композиции и сборки множества жизненных существ. Превращение одного конкретного объекта в другой и овладение силой, присущей каждой материи и существу, представляло собой высшую форму власти и агентства. Сам мир был трансакционным. Одно всегда было трансакцией.

Вступая в отношения с какой-то другой силой или другой сущностью, человек всегда стремился захватить часть силы, заключенной в этих сущностях, чтобы добавить ее к своей собственной изначальной силе.

Современность отвергла такие способы бытия, такие разные способы ощущения и действия с предметами и отнесла их к "детству человека". Сегодня технологические устройства, насыщающие нашу жизнь, превратились в бывшие напряжения нас самих. В процессе этого были установлены новые отношения между людьми и другими живыми или жизненно важными вещами. Эти новые отношения не похожи на те, которые давно предвосхитили африканские традиции. Не так давно стало понятно, что человек (которого Запад принял за белого человека) не является ни вещью, ни объектом. Он также не был животным или машиной. Эмансипация человека как раз и основывалась на таком различии. Сегодня многие хотят завладеть силами, энергией и витализмом окружающих нас предметов, большинство из которых мы сами придумали. Мы считаем себя состоящими из различных запасных или одушевленных частей. Как мы их собираем и с какой целью - вот вопрос, который так недвусмысленно ставит политика идентичности позднего модерна.

Неолиберализм создал условия для нового сближения, а порой и слияния живого человека с предметами, артефактами или технологиями, которые дополняют или расширяют нас и в процессе преобразуются и трансформируются нами. Это событие, которое мы можем приравнять к возвращению к анимизму, тем не менее не лишено опасности для идеи эмансипации в эпоху криптофашизма. Что оно предвещает будущему демократии - демократии, понимаемой не в национальных терминах, а как некая планетарная и общая ответственность и ответственность за будущее всех жителей Земли, как людей, так и нелюдей? Первая причина связана с тем, что наука превратилась в вымысел, а вымысел - в реальность, что привело к глубокой дестабилизации того, что не так давно считалось основой для знания и, как следствие, власти и ответственности. В конце концов, дело в том, что сегодня едва ли существует консенсус относительно того, что представляет собой реальность и как к ней обращаться. В отсутствие такого консенсуса все, что нам остается, - это онтологические различия. Любая форма различий, включая незначительные, наделяется онтологическими атрибутами в условиях, когда мы не можем ссылаться на одно и то же внешнее божество, за которым остается последнее слово, когда дело доходит до предоставления...

В них можно найти единственную истину или решить, что хорошо, а что плохо.

Главным следствием этого очевидного крушения базовых основ. Знание и познание - это невозможность подотчетности, радиальная невозможность, в которой мы все чаще оказываемся, определяя, что истинно, а что ложно, что правильно, а что неправильно, и, по сути, отказ от самих этих категорий. Неудивительно, что чистое насилие снова на повестке дня и с готовностью принимается всеми сторонами как окончательный арбитр всех и каждого разногласия.

Это состояние эпистемического устаревания и неопределенности само по себе является следствием или усугубляется чрезмерной зависимостью позднего капитализма от способов производства знания, которые принимают за факты только то, что можно измерить и подвергнуть экспериментам. Тенденция к неуклонному обеднению реального только усилилась во второй половине двадцатого века и в первом десятилетии двадцать первого. Она достигла такой степени, что сегодня знание все чаще определяется как знание для рынка. Рынок, в свою очередь, все больше переосмысливается как основной механизм подтверждения истины. Поскольку рынки сами по себе все больше превращаются в алгоритмические структуры и технологии, единственное полезное знание сегодня должно быть алгоритмическим. Вместо реальных человеческих существ с телом, историей и плотью на первый план выходят большие данные и статистические выводы, которые в основном получаются из вычислений.

Как объясняет Маттео Пасквинелли, алгоритмический разум - это форма ratio- nality, конечной целью которой является понимание огромных объемов данных в соответствии с определенным вектором, регистрация возникающих свойств и прогнозирование тенденций. В определенной степени общество метаданных, по мнению Пасквинелли, характеризуется "накоплением информации об информации". Алгоритмы в основном добывают метаданные с целью измерения и прогнозирования, установления моделей поведения, обнаружения аномалий и распознавания врага. Враг создается как реальность с помощью статистики, моделирования и математики.

Власть, таким образом, все больше сводится к выявлению закономерностей или связей в случайных данных, в условиях, когда противопоставление между информацией и знанием, знанием и данными, данными и образом, мышлением и зрением, похоже, рушится. Вычислительная и алгоритмическая логика теперь находится в самом источнике общего восприятия. В результате смешения знаний, вычислений и рынков презрение распространилось на всех, кому нечего продать и нечего купить, или на все, что нельзя купить и продать. Просветительское понятие рационального суб-.

Объект, способный к обдумыванию и выбору, постепенно заменяется сознательно обдумывающим и выбирающим потребителем. Чем больше реальное лишается очарования, тем больше люди жаждут очарования. В то же время мы наблюдаем потерю авторитета устоявшихся форм создания доказательств, растущее пренебрежение к научной экспертизе и сведение этой экспертизы к цифрам и кодам, что приводит в замешательство соответствующие формы подотчетности. Как мы можем знать в условиях неопределенности?

Причина в том, что сама концепция доказательств была дискредитирована, что привело в замешательство связанные с ней формы подотчетности, поскольку без той или иной формы доказательств подотчетность невозможна. Вопрос о том, как нам добраться до реальности реальности, сейчас находится в центре общественных дебатов, что недавно было проиллюстрировано понятием постфакта. Главным примером "мира постфактум" является, пожалуй, сама демократия.