остракизму до такой степени, что они больше не воспринимаются как тела из плоти и крови, подобные нашим собственным. Более того, эта охота разворачивается в тот момент, когда ускорение технологий не имеет никаких признаков ослабления, создавая сегментированную планету с множеством скоростей.

Технологическая трансформация границ идет полным ходом. Физические и виртуальные барьеры разделения, цифровизация баз данных, систем учета, разработка новых устройств слежения, датчиков, беспилотников, спутников и роботов-дозорных, инфракрасных детекторов и различных других камер, биометрический контроль и новые микрочипы, содержащие персональные данные - все создается для того, чтобы изменить саму природу феномена границы и ускорить внедрение этого нового типа границы - мобильной, портативной и вездесущей.

Таким образом, мигранты и беженцы не являются главным предметом обсуждения. Более того, у них нет ни имен, ни лиц, ни удостоверений личности. Они - просто некая пустота, ходячие склепы, скрытые множеством органов, пустые, но угрожающие формы, в которых мы пытаемся похоронить фантазии века, напуганного самим собой и своей чрезмерностью. Мечта об идеальной безопасности, которая требует не только полного систематического наблюдения, но и политики очищения, является симптомом структурных напряжений.

Вхождение в новую техническую систему с повышенным уровнем автоматизации - все более сложную и одновременно все более абстрактную, состоящую из множества экранов: цифровых, алгоритмических, даже мистических.

Мир перестал представать перед нами в старых терминах/способах. Мы становимся свидетелями рождения ранее невиданной формы субъектно-объектных отношений человека, а также появления новых способов осмысления пространства. Наш феноменологический опыт восприятия мира подвергается серьезной перетряске. Разум и восприятие больше не совпадают. Возникает паника. Мы видим все меньше и меньше того, что нам дано увидеть, и все больше и больше того, что мы отчаянно хотим увидеть, даже если то, что мы отчаянно хотим увидеть, не соответствует никакой реальности. Возможно, как никогда раньше, другие могут предстать перед нами в физическом и осязаемом, конкретном виде, оставаясь при этом призрачным отсутствием в такой же конкретной пустоте, почти феноменами. Именно так обстоит дело с мигрантами, беженцами и просителями убежища. Не только то, как они появляются среди нас, ввергает нас в хроническую экзистенциальную тревогу. Но и матрица их бытия, которая, как мы полагаем, является лишь маской, ввергает нас в состояние возбуждения и радикальной неопределенности. Ведь, в конце концов, что на самом деле скрывается за тем, что мы видим?

В мире, который становится все более балканизированным и изолированным, где находятся самые смертоносные маршруты мигрантов? Это Европа! Кто претендует на самое большое количество скелетов и самое большое морское кладбище в этом веке? И снова это Европа! Самое большое количество пустынь, территориальных и международных вод, каналов, островов, проливов, анклавов, каналов, рек, портов и аэропортов, превращенных в технологии железного занавеса? Европа! И в довершение всего, в наше время перманентной эскалации - лагеря. Возвращение лагерей. Европа лагерей. Самос, Хиос, Лесбос, Идомени, Лампедуза, Винтимилле, Сицилия, Суботица - список можно продолжать.

Лагеря для беженцев? Лагеря для перемещенных лиц? Лагеря для мигрантов? Залы ожидания для людей, находящихся в процессе? Транзитные зоны? Центры содержания под стражей? Центры размещения в чрезвычайных ситуациях? Джунгли? Конечно, составные, неоднородные ландшафты. Давайте подытожим все вышеперечисленное одной фразой, единственной, которая рисует правдивую картину происходящего: лагеря для чужаков. В конечном счете, это все, чем они являются. Лагеря для иностранцев, как в самом сердце Европы, так и на ее границах. Это единственное подходящее название для этих устройств и для той пенитенциарной географии, которой они служат.

Несколько лет назад антрополог Мишель Ажье насчитал около четырехсот таких лагерей в самом центре Европейского союза. Это было до большого наплыва беженцев в 2015 году. С тех пор новые лагеря и новая сортировочная инфраструктура создавались как в Европе, так и на ее границах, а при ее существовании - в странах третьего мира. В 2011 году в этом массиве мест заключения содержалось до тридцати двух тысяч человек. В 2016 году их число выросло до сорока семи тысяч. Задержанные - это просто люди, не имеющие виз или бессрочного разрешения на пребывание и, следовательно, признанные не имеющими права на международную защиту. По сути, это места интернирования, места отчуждения, средства, с помощью которых люди, считающиеся нарушителями, не имеющие действительных разрешений, становятся незаконными и, в конечном счете, не заслуживающими достоинства.

Бежав из своих миров, ставших непригодными для жизни, преследуемые как дома, так и издалека, они оказались там, где их никогда не должно было быть без приглашения, и где их присутствие нежелательно. Очень трудно утверждать, что их окружение и вытеснение на обочину делается в их интересах. После содержания в лагерях, помещения в неопределенность и отказа в статусе обладателя прав человека цель состоит в том, чтобы превратить их в объекты, которые можно депортировать, остановить на их пути или даже уничтожить.

Необходимо повторить, что эта война (направленная на выслеживание, захват, облаву, обработку, сегрегацию и депортацию) имеет только одну конечную цель. Она заключается не столько в том, чтобы отрезать Европу от остального мира или превратить ее в непроницаемую крепость, сколько в том, чтобы предоставить одним только европейцам привилегию на право владения и свободного передвижения по всей планете - планете, на которой, по правде говоря, все мы должны иметь одинаковые права.

Станет ли XXI век веком оценки и отбора по предвзятому отношению к технологиям безопасности? Из пределов Сахары, через Средиземное море, лагеря вновь становятся последним шагом в определенном европейском проекте, определенной идеей Европы в мире, ее макабрической эмблемой, как совсем недавно предсказывал Эме Сезер в своем "Дискурсе о колониализме".

Одним из главных противоречий либерального порядка всегда было противоречие между свободой и безопасностью. Сегодня этот вопрос, кажется, разрезан надвое. Безопасность теперь имеет большее значение, чем свобода.

Общество безопасности - это не обязательно общество свободы. Общество безопасности - это общество, в котором доминирует неудержимая потребность в приверженности к собранию уверенностей. Он боится допроса, который погружается в неизвестность, обнаруживая риски, которые непременно должны быть в нем заложены.

Вот почему в обществе безопасности приоритетом является, во что бы то ни стало, выявление того, что скрывается за каждым новым прибывшим - кто есть кто, кто где живет, с кем и когда, кто чем занимается, кто откуда пришел, кто куда идет, когда, как, почему, и так далее, и так далее. И более того, кто какие действия планирует совершить, сознательно или бессознательно. Целью общества безопасности является не утверждение свободы, а контроль и управление способами прибытия.

Современный миф утверждает, что технология является лучшим инструментом для управления этими пришествиями, что только технология позволяет