миллиона беженцев, которые в настоящее время перемещены и укоренены в мире. В этом секторе, как и в других, наступила эпоха фантазий и замкнутости. Старые предрассудки постоянно отправляются на свалку, и в циклическом процессе, характерном для расистских дискурсов, предлагаются новые фантазии. "Это и культурная, и цивилизационная причина", - заявляют эрудированные псевдоэксперты. "Они бегут из-за смены поколений". "Чем беднее они живут, тем больше вероятность того, что они уедут, но по мере улучшения условий жизни их желание жить в другом месте растет". Из глубины теней возвращается старый призрак, который преследует людей, вторгаясь в их сознание ордами из перенаселенных стран - стран, "где каждая женщина все еще рожает семь или восемь детей".

 

Решение?

Мы должны закрыть границы. Фильтровать тех, кто их пересекает. Обрабатывать их. Выбрать тех, кто хочет остаться. Остальных депортировать. Заключить контракты с коррумпированными элитами из стран происхождения, стран третьего мира, стран транзита. Их нужно превратить в тюремных надзирателей Запада, которым можно передать прибыльный бизнес по применению жестокости. Эти государства должны стать протекторатами Европы - одновременно тюрьмами для тех, кто стремится уехать, и свалками для тех, лучше избавиться от них самим. И прежде всего мы должны сделать так, чтобы европейцы захотели иметь больше детей.

Это краеугольный камень европейской миграционной политики в начале нынешнего века.

На самом деле проблема не в мигрантах, не в беженцах и не в просителях убежища. А в границах. Все начинается с них, и все пути ведут к ним. Они больше не просто демаркационная линия, разделяющая разные суверенные образования. Все чаще они становятся именем, используемым для описания организованного насилия, которое лежит в основе современного капитализма и нашего миропорядка в целом: женщины, мужчины и нежеланные дети, обреченные на отказ от своих прав; кораблекрушения и утопления сотен, а то и тысяч людей еженедельно; бесконечное ожидание и унижение в консульствах, в лимбе; Горестные дни, проведенные в аэропортах, в полицейских участках, в парках, на вокзалах, затем на городских тротуарах, где в сумерках у людей, уже лишенных практически всего, выхватывают одеяла и тряпки - голые тела, изможденные отсутствием воды, гигиены и сна. Одним словом, образ человечества на пути к гибели.

По сути, все возвращается к границам - этим мертвым пространствам отсутствия связи, которые отрицают саму идею общего человечества, планеты, единственной, которая у нас есть, которую мы делим вместе и с которой нас связывает эфемерность нашего общего состояния. Но, возможно, если быть до конца точным, нам следует говорить не о границах, а о "пограничности". Что же такое эта "пограничность", если не процесс, с помощью которого мировые державы постоянно превращают определенные пространства в непроходимые места для определенных слоев населения? Что это такое, если не сознательная мультипликация пространств утраты и скорби, где жизни множества людей, признанных нежелательными, оказываются разрушенными?

Что это, если не способ ведения войны против врагов, чьи средства существования и выживания мы предварительно уничтожили - с помощью урановых боеголовок и запрещенного оружия вроде белого фосфора; с помощью высотных бомбардировок основных инфраструктур; с помощью коктейля из раковых химических веществ, которые оседают в почве и наполняют воздух; токсичной пыли в руинах разрушенных городов; загрязнения от сжигания углеводородов?

А что можно сказать о бомбах? Существуют ли в последней четверти двадцатого века типы бомб, к которым гражданское население не подвергались? Обычные слепые бомбы, переоборудованные центральными инерциальными системами в хвосте; крылатые ракеты со встроенными инфракрасными системами поиска голов; электронные бомбы, призванные парализовать электронные нервные центры противника; бомбы, которые взрываются в городах, испуская лучи энергии, подобные молниям; другие электронные бомбы, которые, не будучи смертельными, обжигают своих жертв и повышают температуру их кожи; термобарические бомбы, выпускающие стены огня, поглощающие весь кислород из окружающего пространства, убивающие ударными волнами, удушающие почти все, что дышит; кассетные бомбы, опустошающие гражданское население, когда они распадаются в воздухе, рассеивая мини-боеприпасы, предназначенные для взрыва при контакте, на огромных территориях; множество бомб, абсурдных демонстраций несметной разрушительной силы - словом, экоцид.

В таких условиях неудивительно, что те, кто может, те, кто выжил в этом аду, спасаются бегством и ищут убежища в любом уголке мира, где их жизнь может быть спасена.

Такая война на истощение, методично просчитанная, запрограммированная и реализованная с помощью новых методов, - это война против самих идей мо-бильности, циркуляции и скорости, в то время как век, в который мы живем, - это век ве-локальности, ускорения, растущей абстракции и алгоритмов. Более того, объектами такой войны становятся отнюдь не отдельные тела, а огромные массы человечества, признанные никчемными и ненужными, каждый орган которых должен быть специально выведен из строя таким образом, чтобы это отразилось на последующих поколениях - глаза, носы, рты, уши, языки, кожа, кости, легкие, кишечник, кровь, руки, Ноги, все эти искалеченные люди, паралитики и выжившие, все эти легочные заболевания вроде пневмокониоза, все эти следы урана на волосах, тысячи случаев рака, абортов, пороков развития плода, врожденных дефектов, разрывов грудной клетки, дисфункций нервной системы - все это свидетельствует о страшном опустошении.

Все вышеперечисленное, стоит повторить, относится к нынешней практике удаленной пограничной политики, осуществляемой издалека, во имя свободы и безопасности. Эта борьба, ведущаяся против некоторых нежелательных лиц, превращая их в куски человеческой плоти, разворачивается в глобальном масштабе. Она находится на грани того, чтобы определить время, в котором мы живем.

Часто эта битва либо предшествует, либо сопровождает, либо завершает кампании, которые происходят среди нас или у наших дверей - а именно, отслеживание тех тел, которые совершили ошибку, переместившись. Движение, между прочим, это - сама суть человеческих тел, но предполагается, что эти тела незаконно проникли в определенные пространства и места, где их никогда не должно было быть - места, которые они теперь загрязняют одним своим присутствием и из которых они должны быть изгнаны.

Как считает философ Эльза Дорлин, эта форма насилия нацеливается на добычу. Она напоминает великие охоты прошлых лет, охоту на лис и капкан и их соответствующие методы - поиск, преследование и заманивание в ловушку, прежде чем загнать добычу в точку, где ее окружают, ловят или убивают с помощью лисьих и кровяных гончих.

Но она также относится к долгой истории охоты на людей. Грегуар Шамаю изучил способы их проведения в своей книге Manhunts. Объекты охоты всегда примерно одни и те же - рабы-мароны, краснокожие индейцы, чернокожие, евреи, лица без гражданства, бедные и, в последнее время, бездомные. Эти охоты направлены на одушевленные, живые тела, тела подвижные, беглые, наделенные присутствием и интенсивностью, но отмеченные и подвергнутые