— Почему вы все молчите? Гена, да что, в конце концов… Подожди, — она протестующе замахала рукой. — Ничего не говори, не надо говорить… Это же неправда? О чем вы сейчас думаете? Костик скоро придет, ему же вечером на процедуры…

То, что мужа больше нет, у нее не укладывалось в голове. Она искала в лицах хоть какой-то намек на розыгрыш, просила, умоляла сообщить, что все хорошо. Ее усадили, принесли стакан с водой. Женщина пила, захлебывалась, мутнели ее глаза, устремлялись вдаль. Она окаменела, сидела с прямой спиной, перестала разговаривать. Чекалин шепотом сообщил, что у Надежды плохо с сердцем — Микульчин как-то поделился. Противопоказаны ей плохие новости. Ее заставили принять таблетку, довели до кушетки. Вдова становилась вялой, ни на что не реагировала.

— Моя супруга скоро прибежит, — шепотом известил Чекалин. — Я позвонил, обрисовал ситуацию, она готова посидеть с Надеждой. Хорошо, что сегодня суббота, у всех нормальных людей выходной…

Супруга Чекалина прибежала через пять минут — худая, не такая уж и красавица, хотя Чекалину виднее. Мигом сориентировалась, зашептала, чтобы проваливали, они уже сделали все, что могли… С чувством облегчения мужчины вываливались на лестничную площадку, потянулись за куревом. Курили у подъезда молча, без слов садились в «газик», безмолвствовали всю дорогу до отдела. И снова усиленно наполняли помещение табачным дымом.

— Бедная Надежда, — пробормотал Максимов. — Нелегко ей теперь придется. Сын у них — двенадцать лет парню, единственный и поздний ребенок у Константина Юрьевича. Сейчас отдыхает в пионерском лагере где-то за Боровлянкой. У Микульчина есть сестра в Горьком, надо сообщить…

Через четверть часа в отдел позвонила взволнованная жена Чекалина. Не помогли таблетки и душеспасительные беседы. У Надежды на фоне пережитого случился сердечный приступ. Хорошо, что телефон в доме, позвонила в скорую, приехали быстро, что-то вкололи и увезли. Она тоже поедет в больницу, проконтролирует ситуацию.

Снова тоскливо молчали, прятали глаза. Скрипнула дверь, на пороге появился майор Ваншенин — угрюмый, ссутулившийся. Обвел присутствующих тяжелым взглядом, молча вошел. От майора исходил запах спиртного. Сегодня можно, даже нужно. Неуверенно переставляя ноги, добрался до ближайшего стула. Что тут скажешь? Все уже случилось, назад не отмотать.

Молчание становилось нестерпимым, терзало барабанные перепонки. Ваншенин сокрушенно вздохнул, встал и вышел. Зачем приходил?

Часы показывали половину седьмого. Раздался телефонный звонок, Чекалин схватил трубку, стал слушать. Потом пробормотал:

— Константин Юрьевич сегодня не придет, — и без объяснения причины положил трубку на место.

— Из больницы звонили, — объяснил он севшим голосом. — Какая-то Клара Георгиевна по поручению доктора Якушева. Возмущается, долго ли еще товарищ Микульчин будет плевать на свое здоровье и лечащих его людей? Полчаса назад он должен был явиться на процедуру, которую нельзя пропускать. Если пропустишь, эффект от лечения пропадет. Позвонили домой — там никто не берет трубку. Позвонили сюда, потому что Константин Юрьевич оставлял им свой рабочий номер…

— Может, это доктор его убил? — вынес потрясающую версию Максимов. — Ну, тот, у которого он лечится?

— Зачем? — не понял Чекалин.

— Ну, не знаю, — пожал плечами оперативник. — С детства не выношу врачей и все, что связано с медициной. Все они преступники, садисты, обожают мучить людей…

— Детский сад какой-то, — фыркнул Чайкин.

— Давайте обойдемся без врачей-убийц, — поморщился Павел. — Врачи, конечно, разные бывают, но, когда убивали Микульчина, доктор Якушев вправлял мне плечо, а упомянутая Клара Георгиевна помогала. От больницы до улицы Кленовой не ближний свет, за полчаса туда-обратно не обернешься.

— И это не Бугаев, — вынес второе заключение Чекалин. — Трудно на пару часов покинуть следственный изолятор, чтобы провернуть еще одно убийство, а потом вернуться.

— Но мы еще не слышали отчет эксперта об орудии преступления, — возразил Чайкин. — Есть вероятность, что последнее убийство не связано с предыдущими.

— Нет такой вероятности, — прозвучало от порога.

В отдел вошел Короленко Павел Анисимович. Он тоже не спешил уходить с работы, видно, есть в этом изюминка — пахать, как крепостной крестьянин, в выходной день.

— Вы как черт, Петр Анисимович, — не сдержался Чекалин. — Только помянешь — тут как тут…

— Спасибо, товарищ Чекалин, вы очень любезны, — вздохнул эксперт. — Кстати, насчет помянуть… было бы правильно. Равняйтесь на майора Ваншенина — Егор Тарасович заперся в кабинете и уже лыка не вяжет. В общем, все убийства взаимосвязаны, — сообщил Короленко неутешительное известие. — Константина Юрьевича ударили тем же стилетом, который фигурировал и в остальных эпизодах. Ударили два раза — поразив почку и печень. Последний удар был не просто удар, а с разрывом внутренних тканей. То есть клинок не сразу извлекли, а еще и протащили по внутренностям. Константин Юрьевич умер почти мгновенно от сильного внутреннего кровотечения. Вот так-то… Держите, — эксперт кинул на стол свернутый трубочкой отчет и удалился.

Молчание становилось невыносимым. Абсурдность происходящего поражала.

— А ведь он с самого утра был каким-то задумчивым, — вспомнил Чайкин. — Вы уехали Бугаева брать, а он просто в мумию превратился. И хоть бы слово из себя выдавил. Потом в шкафу ковырялся, какие-то старые дела ворошил…

Пронзительно задребезжал телефон. Все вздрогнули. Чекалин не спешил брать трубку, смотрел на нее, как на гранату с выдернутой чекой.

— Да возьми ты наконец, — резко бросил Максимов.

Чекалин взял.

— Да, Верунчик, это я, говори… — он слушал, и по мере услышанного лицо его приобретало землистый цвет.

Повесил трубку, несколько секунд сидел с закрытыми глазами:

— Это моя звонила… Надежда Микульчина скончалась в кардиологическом отделении от обширного инфаркта… Врачи не смогли запустить сердце… Оно и без того было нездоровым, ей рекомендовали поменьше волноваться… Хорошо, что сестра у Микульчина есть, пацан в детский дом не поедет…

Последняя новость просто убила. Что за сволочь орудует в этом городке?

Подавленно молчали, перебирали какие-то вещи, перекладывали бумаги. Чайкин принялся сморкаться, вытирал нос, а заодно и глаза.

— Не расходитесь, — сказал Павел. — Я скоро вернусь.

Он вернулся через двадцать минут с двумя сетками. Продавщица в продмаге через дорогу вникла в непростую житейскую ситуацию. Да и не было ей резона ссориться с милицией. Павел выставил на стол завернутые в оберточную бумагу две бутылки водки, половинку черного хлеба, сыр, палку колбасы производства смоленского мясокомбината, две банки сайры. Больше ничего и не требовалось.

«Хорошо, что на свидание сегодня не идти», — мелькнула мысль. Как чувствовал.

Посуду нашли в шкафу за стопками с рабочими бумагами. Не из горла же пить. Выпили, не чокаясь.

— За упокой души, — прошептал Максимов. Возражений не поступило — бога нет, но традиции есть.

Тут же выпили по второй, немного расслабились, порозовели щеки. Сосредоточенно принялись жевать, стараясь не выглядеть беглецами с голодного мыса —