На очередном утреннем собрании в больнице Бетаниен я с интересом слушала, как врачи обсуждают пациентку, плохо реагирующую на лечение. Эта женщина перепробовала все доступные методы, но ни один из них не привел к стабильному улучшению состояния. Таких, как она, в отделении было много. Теперь она лежала в больнице, где ей делали внутривенные вливания больших доз кортизона. Мы делаем это, когда состояние пациента тяжелое и нужно хотя бы ненадолго вернуть его к нормальной жизни. Эта женщина была классической пациенткой, устойчивой к лечению ревматоидного артрита: множество препаратов приносили только временное облегчение, после чего состояние снова ухудшалось.

– Можем ли мы испробовать на ней ингибитор гонадолиберина? – спросила я.

Один из врачей недоуменно посмотрел на меня.

– Если вы хотите доказать, что препарат работает, не стоит тестировать его на ней. Этой пациентке ничего не помогает, – сказал он.

– Чтобы исследование ингибиторов гонадолиберина было оправданным, они должны предложить нам что-то новое. Возможно, они даже окажутся эффективными для пациентов, у которых не осталось других вариантов, – ответила я.

Эти пациенты особенно нуждаются в новых альтернативах, поэтому мне хотелось воспользоваться возможностью.

– Что ж, пожалуйста, – сказал он мне. – Удачи!

Так я снова встретилась с Марит.

Больница была переполнена, поэтому она лежала в коридоре. Теперь ее состояние было хуже, чем когда мы виделись последний раз. Тогда она отклонила мое предложение принять участие в исследовании. Я объяснила, что теперь мы будем тестировать препарат в течение долгого времени на небольшой группе пациентов. На этот раз она точно не получит плацебо. Я спросила Марит, хочет ли она попробовать. Она незамедлительно ответила утвердительно.

– Я нисколько не сомневалась в том, что хочу его попробовать, – сказала Марит позднее. – Я устала болеть.

Марит начали делать инъекции препарата в мае. Она стала «Пациенткой 2».

* * *

На момент получения первой дозы препарата Марит была в очень плохом состоянии. Она не могла встать с постели раньше полудня, больше не водила автомобиль и постоянно испытывала сильную боль. Я ничего ей не обещала и честно сказала, что пока мы тестируем долгосрочное лечение всего на одной пациентке, кроме самой Марит. Далее я расскажу, как разворачивались события в следующие несколько недель. Марит заметила первые изменения приблизительно через неделю.

– Мне показалось, что мои руки расслабились, – сказала она.

Еще через некоторое время она смогла спускаться по лестнице нормально, а не по одной ступеньке за раз. Она снова самостоятельно завязывала шнурки и резала хлеб.

– Именно по таким вещам вы замечаете улучшение, – сказала Марит. – Я не вскочила с постели и не начала прыгать по комнате, но с каждым днем чувствовала себя немного лучше.

Через две недели после первой инъекции я написала электронное письмо Андерсу из Inven2. Я сказала, что получила результаты анализов крови Пациентки 2, которая находилась в очень тяжелом состоянии и безуспешно попробовала все доступные способы лечения. «Изначально я не решалась включить ее в исследование в качестве второй пациентки из-за деструктивного заболевания», – писала я. Результаты анализов крови Марит были такими же убедительными, как у первой пациентки. Уровень СРБ в ее крови упал с 44 до 21. Скорость оседания эритроцитов (СОЭ), еще один показатель воспаления, была как у здорового человека. На этом прогресс Марит не закончился.

Результаты, которые я наблюдала у первых двух пациенток, были гораздо более впечатляющими, чем те, что я получила после первого исследования.

Марит была частью компании из восьми друзей, планировавших велосипедное путешествие весной того же года. Всего несколько недель назад никто и подумать не мог, что она сможет к ним присоединиться, но теперь ее состояние с каждым днем становилось лучше. В пятницу, на которую был запланирован выезд, Марит вместе со всеми стояла на вокзале Тёнсберга. Погода была прекрасная, и они направились в сторону Хьёме. Друзья Марит были настроены скептически, но она чувствовала себя замечательно.

– Я вовсе не отставала от остальных, – сказала Марит и рассмеялась. – Это не в моем стиле!

Никогда не забуду текст сообщения, которое она прислала мне по возвращении домой в Ларвик. Она проехала несколько сотен километров всего за несколько дней.

– Думаю, я была в лучшей форме, чем остальные, – сказала Марит. – В конце они спрашивали, где получить хоть немного того, что я принимаю! Они поверить не могли, что это правда.

Тогда прошло чуть больше месяца с первой инъекции ингибитора гонадолиберина. Эта пациентка перепробовала все, но безуспешно. Ее состояние то улучшалось, то ухудшалось в течение многих лет, но теперь она каталась на велосипеде быстрее своих здоровых друзей.

– Это было невероятно, – сказала она.

Ее анализы крови показали, что воспаление почти исчезло.

* * *

Я наблюдала за удивительным прогрессом двух своих пациенток уже несколько месяцев. Мы с Йорундом и Андерсом обсудили, как дальше поступить с результатами.

– А что насчет этих гормонов у мужчин? Как они должны работать в мужском организме? – спросил Йорунд.

– Ну у вас же есть яички, можно проверить, – пошутила я.

В конце концов, половые гормоны есть не только у женщин. Честно говоря, он задал важный вопрос. Будет ли этот препарат работать на мужчинах? Окажется ли он столь же эффективным для лечения других аутоиммунных заболеваний?

Нам требовался пациент мужского пола, и я нашла Яна. В 1941 го– ду, когда Ян родился, термина «аутоиммунитет» еще не существовало.

Прошло более сорока лет, прежде чем Яну наконец сказали, почему он так плохо чувствовал себя с самого детства. Его история – пример того, насколько тяжела жизнь многих пациентов, страдающих аутоиммунными заболеваниями.