Кое-как припарковавшись возле трамвайной остановки, она с облегчением скользнула в объятия ночного воздуха, который приятно охладил разгоряченную кожу. Уличные часы показывали без одной минуты полночь. На остановке горели фонари, но в самом парке освещалась лишь узкая асфальтированная дорожка, огибающая горную гряду и густой лес.

Пока Энн спускалась в парк, ее движения стали неестественно дергаными. Слабость и жар накатывали волнами, заставляя ускорить шаг. Она не знала, что будет дальше, но желала, чтобы это поскорее прекратилось.

Едва Энн добралась до темной кромки леса, куда уже не доставал желтый свет фонарей, ноги подкосились, и она рухнула в пряную прошлогоднюю листву. На глазах выступили слезы, дыхание со свистом вырывалось из легких. Кожа на руках, которыми они уперлась в листья, пытаясь подняться, разошлась, словно некачественно сшитый костюм. Под ней показалась густая жесткая шерсть. Энн услышала сухой треск собственных костей и полный боли крик, который самовольно вырвался из горла. Тело выгнулось дугой, ноги и руки с хрустом вывернулись в разные стороны. Энн казалось, что боль разрывает нутро.

Она подняла голову и посмотрела на ночное небо. Тучи как раз открыли небесный шар, и холодный лунный свет коснулся лица. Энн так и замерла с поднятой вверх головой, когда боль резко прекратилась. Задышав ровнее, поднялась с земли и пошатнулась. Что-то было не так. Вместо рук и ног у нее появились лапы. Она стояла на четырех волчьих лапах. Сумбур в голове и тысяча вопросов улеглись на дно сознания густым илом. Энн подумала, что не будет бередить его до поры до времени. Она задрала морду и радостно завыла, приветствуя луну. Лапы понесли ее по мягкой гниющей листве все дальше в лес.

Свобода – так можно описать ощущение, заполнившее все тело. Запахи и звуки многократно усилились. Она слышала, как спит заяц в норе под пнем на поляне метрах в десяти; как курят и переговариваются на остановке водители ночных трамваев. Деревья тихо шумели на ветру, источая вкусный хвойный аромат. Мох под лапами блестел от росы. Она остановилась и, плюхнувшись на него, перекатилась с пуза на спину и обратно, намочив шерсть. И снова рысью по скалам, по темным обрывистым ущельям, огибая стволы толстых вековых лип да тонких елей, пока не услышала плеск воды. Озеро Джбан блестело, отражая свою единственную спутницу – луну. Гладкую водную поверхность рассекали покрякивающие утки. Энн низко нагнула голову и стала жадно лакать озерную воду. Казалось, что существо, в которое превратилась Энн, находилось на иных ступенях эволюции. Оно познавало природу в совершенном виде, ранее ей недоступном.

Ветер донес до нее новый запах, который показался знакомым: так пах холодный сырой камень, если бы он ожил и задвигался. Энн потянула носом и, перестав пить, повернулась, руководствуясь лишь нюхом. На Дивчьем Скоке[42] на корточках сидел Карл. Его глаза горели алым, а на черных руках красовались острые когти. Все существо Энн словно обезумело. Она понеслась через лес на холм, разбрасывая лапами комья земли.

«Убить!» – вопила звериная сущность.

– Р-р-р-р! – согласно рычала Энн.

«Р-Разорвать! Растерзать! Распотрошить!»

Прошло не больше пары минут, и упыря на вершине скалы не оказалось, как и его запаха. Будто он ей померещился. Обнюхивая камень, она подошла к обрыву. Осмотрела долину Дивокой Шарки, ничего не заметила. Затем потянула носом по ветру и, уловив еле слышный аромат, сорвалась с места, перелетая овраги и низкие кусты. Она слышала его легкий бег и тихие прыжки через валуны. Он петлял, сворачивая то влево, то вправо. Она ощущала, что вот-вот его настигнет, но в последний момент Карл ускользал, оказываясь в другом месте.

Погоня длилась и длилась, растягиваясь в часы. Устав, Энн легла возле озера, перед этим снова напившись ледяной воды. Светлые бока часто вздымались и опадали, она высунула язык, роняя слюни на землю. Над озером клубилась туманная дымка, превращая очертания деревьев за ним в неясные пятна.

– Это все, на что ты способна? – негромко спросил Карл, выступая из леса.

Энн заметила, что его веселый голос звучал фальшиво. Словно он волновался. Хотя, конечно, волновался, она ведь собиралась его убить и сейчас наконец поймает. Энн поднялась с земли и в два длинных прыжка оказалась почти рядом, ожидая, что он убежит, но Карл замешкался. Он хмурился и вглядывался в рассветное небо, словно знал что-то, чего не ведала она. Только когда Энн примерилась и прыгнула, собираясь перегрызть ему шею, Карл побежал. Ее лапы зацепились за пальто и содрали несколько пуговиц, не причинив Карлу вреда. Энн бросилась следом.

Нежно-розовые цвета раскрашивали небосвод, луна сдвинулась, но еще не скрылась за горизонтом. Карл прыгнул на тротуарную дорожку, ведущую из парка. Энн была прямо за ним и щелкнула зубами в сантиметре от его пальцев, собираясь цапнуть упыря за руку, когда ее нюха коснулось зловоние, тянущееся от жилого квартала сразу за парком. Зарычав, она помчалась туда, инстинктивно ведомая своей звериной сущностью, определившей по запаху более опасную для людей тварь.

Улицы еще были пустынны. Не ехали на работу пекари и кладовщики, не спешили врачи, учителя и студенты. Город досыпал последний час перед бурным днем. Энн пронеслась серой смазанной тенью в предрассветных сумерках переулка, следуя за вонью. Серые и желтые двухэтажные дома, расположившиеся недалеко от трамвайного депо, хранили покой людей, а специально утолщенные стены создавали иллюзию безопасности и тишины.

Энн замерла, прислушиваясь, а затем, припав к земле, на брюхе подползла к углу дома, окрашенного в серый цвет.

– Впусти меня! – донесся до нее тихий умоляющий голос. Над вторым этажом висел, уцепившись длинными когтями правой руки за оконный отлив, полный мужчина. Его одежда была покрыта комьями грязи. Второй рукой он еле слышно скреб по оконному стеклу. Этот будоражащий звук поднял шерсть на загривке Энн. За стеклом она увидела девочку лет десяти, которая, не отрывая взгляда от висящей твари, уже тянулась ручкой к задвижке на оконной раме. Энн прыгнула и, схватив упыря за брючину, с легкостью стряхнула вниз. Он не рухнул на асфальт, а приземлился на ноги, злобно шипя. Его бледное лицо было раздутым, словно его покусали пчелы, а под двойным подбородком виднелось разорванное горло: лишь мышцы и ткани без намека на кровь. Смрад усилился, забиваясь в чувствительный волчий нос, оседая на языке. Энн хищно оскалилась и низко зарычала. Она забыла, что была человеком, историком, графиней. Ее волновал