Юнга понять их значение. Это позволяет ему обратиться к природе самопознания, соотношению мужского и женского начал, единству противоположностей, а также к отношениям человека с современным обществом, религией и прочему – в общем, ко всему, что позволит пройти процесс индивидуации. Задача состоит в том, чтобы установить диалог с несущими смысл внутренними образами, связанными с коллективным бессознательным, и внедрить их в сознание. Герменевтическая обработка творческих видений, которая проходит через синтез индивидуальной и коллективной психики, таким образом раскрывает смысл жизни и дает субъекту возможность измениться.

Проведя сравнительное исследование духовных упражнений Игнатия Лойолы, йога-сутр Патанджали, буддийских медитативных практик и средневековой алхимии, Юнг понял, что все эти подходы также были формами активного воображения, пусть и не назывались так. Алхимики, медитирующие в своих лабораториях над текстами и материалами, применяют аналогичный подход. Наряду с термином imaginatio, соответствующим «концентрированному экстракту жизненных сил, как физических, так и психических» [21], они используют термин meditatio, описанный следующим образом Мартином Руландом, немецким врачом-алхимиком XVI века: «Медитация возникает всякий раз, когда человек заводит с кем-нибудь другим, невидимым, внутренний разговор, или, например, с Богом, когда Самого Его призываешь, или с самим собой, или с добрым своим ангелом-хранителем» [22]. Под «медитацией» алхимики понимают не только простое молчаливое обращение к себе, но и настоящий внутренний диалог, позволяющий творческому акту выполнить Великое Делание, трансмутацию свинца в золото, настоящую притчу о процессе индивидуации, согласно Юнгу.

Цюрихский доктор видит аналогию с процессом индивидуации и в йоге. В течение нескольких лекций он стремится направить участников к пониманию кундалини-йоги на основе их внутреннего опыта. Йога – это не просто дыхательная гимнастика, а путь медитации, соединяющий тело со всей совокупностью ума в универсальной динамике. Он направлен на то, чтобы дисциплинировать движущие силы души. Медитируя на чакры с помощью символов, мы переживаем психические изменения, позволяющие развивать и менять самую сокровенную структуру существа – самость. «Практика йоги немыслима и неэффективна без идей йоги. Она достигает редкого совершенства в слиянии физического и психического» [23], – объясняет Юнг, который, однако, для собственного процесса индивидуации не выбирает путь йоги, слишком трудный для усвоения жителем Запада. «На протяжении веков Запад будет создавать свою йогу, и делать это он будет на основе христианства» [24], – считает он.

Ритуалы

Как указывает Юнг, религиозные ритуалы чаще всего проводятся в храмах с круглыми или квадратными оградами, имеющими охранительное значение. Ограждение укрывает или изолирует внутреннее содержимое, которое не должно смешиваться с вещами снаружи, например площадь храма или неф церкви. Это напоминает принцип мандалы (центр и содержание, защищенные кругом): «Таким образом, мандала символически повторяет архаичные средства и способы, которые когда-то были конкретной реальностью» [25]. По мнению Юнга, психология мандалы продолжает эволюционный процесс сознания, берущий начало в раннем Средневековье или даже задолго до этого, на заре христианской эры, у язычников. Современные мандалы представляют собой удивительный параллелизм с магическими кругами Средневековья, в центре которых мы обычно находим божество. Эти круги, предназначенные для защиты от внешнего воздействия, использовались с доисторических времен в целях социализации или посвящения вокруг огня и до сегодняшнего дня в терапевтических целях, как, например, организация «Анонимные алкоголики» (один из двух ее основателей утверждал, что в значительной степени вдохновлялся юнгианством).

Исследования Юнга показывают, что мандалы, появившиеся без какой-либо традиции, создаются во все времена и в любом месте, как в восточных, так и в западных культурах, как если бы они представляли универсальное измерение. Применительно к религии они имеют первостепенное значение, поскольку в их центре обычно находится важнейшая религиозная фигура. Если не Будда, Шива или Шакти, то Христос, окруженный символами четырех евангелистов, будет изображен в центре. Юнг особенно подчеркивает символы, которые архетип мандалы использует в ритуале с круговой структурой, иногда в форме художественного выражения, но с религиозной целью. Так обстоит дело, например, с вращающимися дервишами, мусульманским суфийским орденом, члены которого вращаются вокруг себя в форме медитативного танца. Круговое хождение – это прогулка, которая совершается вокруг священного объекта (камня, алтаря и т. д.). В большинстве ритуалов, как и у буддистов вокруг ступы, этот круговорот совершается по часовой стрелке (за исключением мусульман вокруг Каабы в Мекке), повторяя движение солнца и планет, чтобы воздать должное космическим силам. Психологически это движение заключается в том, чтобы вращаться вокруг себя, задействуя все аспекты личности.

Мандала – это то, что в индийском или тибетском ритуальном обиходе называется янтрой, инструментом созерцания или средством медитации. Это религиозный объект, предназначенный для поддержания концентрации внимания того, кто его выполняет (занимается живописью, рисунком, скульптурами из песка, как тибетцы, или танцует) или наблюдает за ним (круговым сужением своего психического поля до центрального пространства). Цель созерцания различных элементов, составляющих мандалу в восточных традициях, – это отказ от индивидуальности, необходимый для возвращения к универсальной целостности божественного состояния. Другими словами, преобразование личного сознания в универсальное божественное. Именно так и Юнг понимает мандалу: она служит восстановлению внутреннего порядка и примирению с целостностью, следовательно, процессу индивидуации. В религиозном выражении, проникающем глубоко в историю народа, мандала позволяет установить связь со священным и выступает в качестве самой основы возможности и необходимости религиозного существования человека. Мандала не просто иллюстрирует, она действует.

Среди других религиозных ритуалов, которые изучал Юнг, христианская месса помогает процессу индивидуации. По его мнению, она несет в себе «живую тайну», глубоко укоренившуюся в истории человеческого разума. Таким образом, даже несмотря на то, что его значение изменилось, использование просвиры восходит к культу Митры. А обряд святой воды происходит от алхимического понятия, предшествовавшего христианству. «На самом деле эти тайны всегда были выражением фундаментальной психологической предрасположенности» [26], – подчеркивает Юнг. Вот почему ритуал должен проводиться в соответствии с традицией и в нем не нужно ничего менять. Месса – это возможность полностью охватить смерть и воскресение Христа, которые благодаря обряду вписываются в настоящее и дарят непосредственный опыт божественного. «Посредством повторения основных событий, связанных с мифом о Христе, воспринимаемом здесь как фигура универсального человечества, “Я” (сын, Христос) приносится в жертву бессознательному (Отцу), чтобы возродиться в переживании самосознания, уже не как отдаленное, уникальное и изолированное явление, а как пережитое в сознании “здесь и сейчас” участника, проникающего в эту истину через ритуал» [27], согласно анализу Джона Дурли. Таким образом, символически месса создает психическое движение, которое приносит себя в жертву бессознательному ради воскрешения улучшенного, более открытого, более уравновешенного сознания. В то же время бессознательное отказывается от своего трансцендентного положения, чтобы воплотиться в конечном человеческом существовании. Подразумевая это, прощение отсылает к «части дара» от «Я» к бессознательному. Это не обходится без зла, по мнению Юнга, который отождествляет страдания Христа со страданиями, которые каждый человек должен пережить в процессе индивидуации.

Среди других традиций, которые ценят символическую внутреннюю жизнь, мы также встречаем алхимиков Средневековья. Именно во время ритуала совершается Великое делание: «С одной стороны, практическая, химическая работа в лаборатории; с другой стороны, психологический процесс; с одной стороны, сознательный ‹…› а с другой стороны, бессознательный, проецируемый и воспринимаемый в процессах преобразования материала» [28]. Процесс химического превращения несовершенной материи в золото, представляющий собой одно или Единое целое, коррелирует с процессами преобразования. Единое целое связано с процессом индивидуации, символом которого в алхимии является философский камень. В западной алхимической традиции золото исполняет ту же роль, что и мандала – средство медитации, применяемое во время ритуала, позволяющее сосредоточить психику, довести ее до конца в ее развитии и, следовательно, раскрыть самость. Таким образом, этот способ практического экспериментирования со священным, которым является алхимия, представляет собой живой опыт внутреннего откровения, в котором человек воплощает в себе собственную бессознательную природу.

На психологическом уровне Юнг признает большую ценность ритуалов, которые предоставляют тем, кто их практикует, доступ к своему бессознательному и психическую гигиену. «Мне приходилось сопровождать их [пациентов] через перипетии страстных конфликтов, через страх безумия, безнадежное замешательство и депрессию; часто это было ужасно и гротескно одновременно, и именно поэтому я полностью убежден в чрезвычайной важности догм и ритуалов, по крайней мере как метода ментальной гигиены» [29], – говорит он, подчеркивая важность таинств и исповеди. Если пациент – практикующий католик, Юнг побуждает его