не называя астрологию ложью, он признает, что некоторые астрологи времен Михаила V просто ошиблись в своих предсказаниях, и намекает, что император, решив проконсультироваться с ними, поступил правильно, выслушав их прогноз.

Тем не менее, даже учитывая все это, свидетельство Михаила Пселла об астрологии его времени глубоко разочаровывает. Оправдывая свой интерес к ней, он обесценивает и эту науку, и ее последователей, так как, по-видимому, игнорирует ее монотеистическое и научное обоснование в традиции «Стефанов», которое мог бы так хорошо развить космологическими аргументами[451]. Во всяком случае, он не делает ни малейшего намека на их аргумент, что звезды — это неодушевленные орудия Бога. Напротив, он извиняется перед православными, повторяя самые несправедливые из их аргументов против астрологии, а именно что она тождественна обожествлению звезд и, следовательно, многобожию; более того, он заявляет, что именно благочестие, а не научные размышления отвлекли его от нее. Пселл, конечно, последний византиец, которого следует понимать буквально. Этот пассаж толковали как тонкую подмену религии, исходя из того, что христианство и эллинство рассматриваются здесь как эквиваленты[452], — поэтому следует подразумевать и то, что астрология не может быть опровергнута научными рассуждениями. Но для умов, менее тонких, чем Пселл, такой подтекст не столь очевиден, чего нельзя сказать о почтении, которое он выказывает Церкви, а также себе, за счет других знакомых ему астрологов. Эти другие астрологи, настоящие, для читателя «Хронографии» остаются безымянными.

Астрологи конца XI — начала XII в. Столь же безымянными остаются астрологи и другие прорицатели, с которыми Михаил VII Дука советовался в 1078 г., согласно МихаилуАтталиату[453]. Нам придется ждать до XII в., чтобы из-под пера Анны Комнины появились имена четырех астрологов, которые действовали при жизни ее отца, Алексея I Комнина (1081–1118). В своем примечательном отступлении в «Алексиаде» она утверждает, что правление Алексея было золотым веком астрологии, хотя он и не доверял ей; что же до нее самой, то Анна не придает никакого значения этой пустой науке, которую она изучила только с целью ее опровержения[454]. Это довольно двусмысленное отрицание, вероятно, было вызвано увлечением астрологией у внука Алексея Мануила I Комнина (1143–1180): как и вся «Алексиада», этот пассаж выражает ту династическую ненависть, которую автор испытывала к преемникам Алексея, отстранившим ее от власти[455]. Данное астрологическое отступление в этом отношении отражает развитие астрологии около середины XII в., когда была написана основная часть «Алексиады». Тем не менее это и ценное свидетельство об астрологах XI в. Благодаря своей совершенно исключительной для византийской историографии детальности и точности пассаж из «Алексиады» заслуживает того, чтобы процитировать его после свидетельства Пселла, которое он напоминает, причем не случайно, так как Анна Комнина сознательно вдохновлялась «Хронографией» и ее автором.

Анна только закончила рассказ о смерти Робера Гвискара в 1085 г. на Кефалонии, когда он собирался начать свое второе вторжение в империю.

«Некий математик (μαθηματικός) по прозвищу Сиф, весьма кичившийся своими познаниями в астрологии, предсказал в оракуле (διὰ χρησμοῦ) смерть Робера после его переправки в Иллирик: изложив на бумаге и запечатав, он вручил его неким ближайшим людям императора, попросив придержать его до некоторого времени. Затем, когда Робер скончался, по его приказанию они открыли бумагу. Оракул же выглядел так: „Великий враг с Запада, много повредивший, внезапно падет“. И вот все стали удивляться науке этого мужа, ведь он дошел до совершенства в этой премудрости (σοφίᾳ).

Тут, чтобы сделать небольшое отступление, оставив ненадолго предмет нашей истории, [расскажем], как дело обстоит с оракулами (τὸ κατὰ τοὺς χρησμούς). Это сравнительно недавнее изобретение (νεώτερον μὲν τὸ ἐφεύρημα), и древние времена не знали этой науки (ἐπιστήμην). Ведь ни при Евдоксе, великом астрономе, не существовал метод оракулов (ὁ τῶν χρησμῶν μέθοδος), ни Платон не знал об этом способе, ни даже Манефон, знаток влияния звезд (ὁ ἀποτελεσματικός), не постиг его, хотя у них не было недостатка в гороскопах, которыми они предсказывали будущее[456], они устанавливали основные точки, наблюдали за положением всех [звезд] и знали все остальное, что изобретатель этого метода передал потомкам и что казалось разумным для тех, кто любит подобную напраслину. Мы некогда чуть прикоснулись к этой науке, не для того, чтобы заниматься чем-то подобным, — да не будет такого! — но для того, чтобы, точнее изучив это суесловие, понять и тех, кто им занимается. Я пишу это не напоказ, но лишь чтобы показать, что при этом самодержце многие науки дошли до расцвета, так как он почитал философов и саму философию, хотя и казался некоторым образом враждебен этому изучению астрологии: я думаю, потому, что оно заставило многих людей из простых отвернуться от вышних надежд и разинуть рот перед небесами. Вот причина того, почему самодержец вел войну с изучением астрологии.

Конечно, из-за этого не было тогда недостатка в астрологах, но и вышеупомянутый Сиф процветал в то время, и тот знаменитый египтянин из Александрии обильно являл тайны астрологии: он, которого многие вопрошали, предсказывал будущее очень точно, иногда даже не нуждаясь в астролябии, но давал предсказания при помощи некоего метода расчета (διὰ τίνος ψηφηφορίας). Итак, и в этом тоже не было ничего колдовского, но лишь некое логическое искусство александрийцев (Ἀλεξανδρέων). А самодержец, увидев, что молодежь стекается к нему и считает этого человека словно неким пророком, дважды спрашивал его, и каждый раз александриец легко отвечал на вопрос. Испугавшись же, как бы это многим не повредило и не склонило вообще всех к суете астрологии, он определил ему местом жительства Редест, выслав из Города и выказав великое тщание в его отношении, чтобы все необходимое было щедро предоставлено ему из императорской казны. Действительно, и великий диалектик Елевферий, тоже египтянин, первенствующий в этой науке, дошел в ней до вершин совершенства, не уступая никому из самых первых. Позднее же Катананк, приехавший из Афин в столицу, завидуя, что тот превосходит своих предшественников, и спрошенный некими людьми из окружения самодержца, когда он умрет, предвозвестил время его смерти, как он полагал, но ошибся в прогнозе. Случилось же тогда, что зверь лев, живший во дворце, после четырехдневной лихорадки, испустил дух, — поэтому многим показалось, что предсказание Катананка сбылось. А по прошествии долгого времени он снова предсказал смерть самодержца и ошибся, однако императрица Анна, его мать, умерла в тот самый день, который предсказал Катананк. Но император, поскольку тот, часто предсказывая о нем, так же часто ошибался, не хотел удалять его из Города, ибо тот