где восточные «ученые» противостояли «гуманистам», сторонникам своей родной культуры. Нельзя сказать, по необходимости или по собственному выбору италийский философ встал на сторону этих «варваров», но мы можем легко представить себе, что его философский ум, пренебрегавший красотой слога ради ясности мысли и строгости логики, привлекло научное мышление Симеона Сифа, чьи труды очень слабо отмечены риторикой. В этой связи отметим, кстати, что латинские эрудиты XII в. будут учиться математическим наукам именно у арабов, особенно в Испании, где благодаря арабским переводам они откроют для себя тексты Аристотеля и Птолемея[512]. Объясняется ли это простой близостью мусульманской Испании и стран христианского Запада, ранним культурным возрождением на Пиренейском полуострове или лучшим приемом, который получали там латинские интеллектуалы? Возможно, в Толедо, Сарагосе, Каталонии, на антиохийской границе[513] можно было обнаружить способ мышления, который больше способствовал исследовательской деятельности, более эффективно сочетая на-уку и теологию, чем в Константинополе? Иными словами, было ли православие астрологов тем, что привлекло западных ученых, прибывших в страны исламской традиции, находившиеся под властью латинян?

Хотя противостояние «ученых» и «гуманистов» приобрело в XI в. более явный «этнический» характер, тем не менее оно не утратило своей догматической основы. Независимо от датировки трактата Стефана «Персидского», он показывает, что восточные астрологи прибывали в Константинополь, вооруженные сильными аргументами в пользу своей науки. Эти аргументы не были четко сформулированы в других текстах ΧΙ в., но космологическое мышление, лежащее в их основе, присутствует во многих текстах того времени, когда метеорология, хронология и сейсмология вызвали оживленныедискуссии[514]. Мы находим это космологическое мышление особенно в трактатах по физике и астрологии Симеона Сифа: познание чувственных вещей возводит нас к познанию разумных вещей; Вселенная вплоть до мельчайших деталей управляется во благо человечества; на небесах царит совершенный порядок[515]. Здесь собрано все, что необходимо, чтобы продемонстрировать обоснованность астрологии, но без малейшего намека на нее. Эта сдержанность напоминает богословскую поэму Хиросфакта, также посвященную юному императору, и она подтверждает ту интерпретацию, которую мы дали этому тексту. На самом деле, Сиф гораздо менее сдержан в кругу коллег, то есть в трактате о неподвижных звездах, который он предназначал для специалистов. Мы видели, как в этом трактате он открыто высказался в пользу арабского расчета прецессии; он также без смущения говорит там о благотворных и злотворных звездах, то есть об их астрологическом значении.

Эта сдержанность, которая была благоразумной при Михаиле VII, стала необходимой при Алексее I Комнине: не защищая астрологию, Сиф избежал участи Иоанна Итала, осужденного за нечестие своего философского учения[516]. Император, который претендовал на статус тринадцатого апостола, преследовал философов и сжигал еретиков, не мог быть снисходителен к астрологам[517]. Если он и терпел их, то максимум для того, чтобы советоваться с ними, что бы ни говорила его дочь, но не для того, чтобы дать им выступать против Церкви. Из-за недостатка информации остается только предполагать, что все так и продолжалось при преемнике Алексея Иоанне II Комнине (1118–1143), который оставил по себе репутацию благочестивого военачальника[518]. Однако следует признать, что он воздерживался от вмешательства в церковные дела[519] и разрешил изобразить зодиак на полу в храме своего монастыря Христа Пантократора[520]. Процитируем также заметку из одной арабской хроники, которая заставляет предположить, что Иоанн Комнин советовался с астрологами перед отправлением в поход:

«В Зу-ль-Каде этого года [в августе 1136 г.] сообщили, что так называемый царь греков выступил из Константинополя, и сообщили, что гороскоп этого отправления находился на шести градусах Весов, Венера и Юпитер находились на десятом, Солнце — во Льве, Марсе — на седьмом, но Бог лучше всех знает все, что касается неизвестного»[521].

Анна Комнина была права, когда отметила терпимость, равно как и недоверие своего отца к астрологам. Она знала, что эта терпимость породила ту необычайную благосклонность, которой они пользовались при Мануиле I Комнине (1143–1180). Именно на богатой и хорошо расчищенной почве Мануил стал культивировать астрологию и взялся примирить ее раз и навсегда с христианской ортодоксией.

Глава 5. Мануил I Комнин и XII век

Астрологи при Мануиле Ι. В Византии, как и во всем древнем и средневековом мире, астрологи настолько ассоциировались с двором, что можно говорить о неразрывной связи между астрологией и властью монарха, причем запрет на «математиков» в поздней Римской империи был здесь лишь исключением, подтверждающим правило. Из всех людей именно те, кто обладал верховной властью или стремился к ней, были наиболее склонны советоваться с прорицателями и верить в то, что их судьба записана на небесах; но они были и единственными, кто мог защитить астрологов от враждебного им духовенства. Все проявления астрологии и астрологической культуры в более широком смысле, рассмотренные нами до сих пор, предполагают либо интерес, либо поддержку, а иногда даже вмешательство императора. Рядом со Стефаном Александрийским стоит фигура Ираклия; за Ватиканским Птолемеем угадывается присутствие Константина V; Константин VI начинает войну по совету своего астролога Панкратия. Иоанн Грамматик — идеолог Феофила, Лев Математик с ним связан, а его ученик Лев Хиросфакт предлагает одну и ту же научную идеологию сначала Льву VI, чья «мудрость» включала в себя астрологию, а затем — Константину VII. У Романа I Лакапина, в свою очередь, был собственный придворный астролог. Ничто не указывает на связь Василия II с астрологами своего времени, но такая связь более чем вероятна; Симеон Сиф и его коллеги в некоторой мере зависели от благосклонности хотя бы одного императора. Однако, за возможным исключением Ираклия, ни один император до XII в. не прибегал к астрологии открыто. Лев Хиросфакт и Симеон Сиф тщательно скрывали астрологические следствия той космологии, которуюони развивали в своих трудах, посвященных юным государям Константину VII и Михаилу VII.

Напротив, после восшествия на престол Мануила Комнина именно император занял первое место в занятиях астрологией, тогда как на заднем плане едва различимы фигуры профессиональных астрологов. Такая ситуация контрастирует с правлением Алексея I. Благодаря Анне Комнине мы знаем имена четырех астрологов — современников ее отца, но его отношение к ним в конечном счете неясно. С другой стороны, увлечение Мануила Комнина астрологией хорошо известно, но невозможно понять, кто были те астрологи, которых он, по словам Никиты Хониата, так внимательно слушал. Любопытно, что Хониат не называет их, хотя в других контекстах упоминает пять человек, которые вроде бы занимались астрологией в правление Мануила. Он сообщает,