- То о чем ты говоришь, никогда не принадлежало мне, - сказал Херульв, - и сейчас эта вещь в руках у Волха.

- Хорошо, - кивнул волхв, - значит я заберу у него это сам.

Херульв пожал плечами - о том кому достанется тварь застывшая в янтаре он уже не беспокоился.

- И, если я стану великим князем, - сказал Избор, - Илмера, мы с тобой закончим разговор о нашем сватовстве.

Илмера неохотно кивнула, едва сдержав недовольную гримасу.

- Значит быть по тому, - довольно сказал Измор, - ну, а теперь пора бы гостей и приветить как следует. До Изборска путь не близкий, но ты все таки приглядись к нему - если я буду великим князем, то мне понадобятся воины вроде тебя. Заодно и Ильмера посмотрит на город, где она станет великой княгиней.

Ильмера бросила тревожный взгляд на Херульва и тот ободряюще подмигнул княгине, хотя на душе и у него было неспокойно. Но выбора не оставалось и фриз, махнув рукой своим людям, направил коня вслед за князем и волхвом кривичей.

"Реку богиню нарицает, и зверь живущ в ней, яко бога нарицая..."

— Правь сюда, — бросил Волх, стоявший на носу драккара, и корабль послушно повернул в сторону лесистого островка. Вскоре судно ткнулось носом о поросший мхом берег и князь легко спрыгнул на землю. Следом сошел Херульв, облаченный в свой обычный доспех, с мечом Асбрана за спиной и топором на поясе. Князя сопровождали двое его воев, — рослые угрюмые мужики, в волчьих полушубках и высоких шапках, тоже из волчьего меха. За поясом у каждого торчал чекан, из голенища сапога выглядывала рукоять ножа. Один из них вел на привязи раба из корелы, в простой белой рубахе, с колодкой на шее и руках. Сам же князь носил черный плащ с откинутым капюшоном, покрытый серебряными узорами в виде ползающих ящериц. С пояса, увешанного медными фигурками водяных тварей, свисал нож, с которым Херульв увидел князя в первый раз, и подаренный фризом толедский меч. На шее Волха красовался серебряный амулет в виде очередного водяного чудовища.

— Остальные останутся здесь, — сказал князь и Херульв, обернувшись, сделал знак уже поднявшимся своим людям, оставаться на месте. Сам князь уже шагал по едва угадывающейся средь густых зарослей тропке, уходящей вглубь леса и за ним двинулись и остальные. Под ногами пружинил мох, сочившийся влагой, в сторону прыгали, недовольно квакая, зеленые лягушки и бесшумно скользили темные змеи.

Вскоре чахлый ельник расступился и перед людьми открылась лесная поляна, с небольшим, явно насыпным, возвышением посредине. На этой возвышенности стоял идол — высокий старик с густой бородой, перевитой водорослями и кувшинками. Правая его рука, прижатая к груди, оканчивалась рачьей клешней, а вокруг тела резчик изобразил большую змею, слившуюся с идолом настолько, что было и не разобрать, где заканчивается человек и начинается ползучий гад. Распахнутый рот скалился острыми зубами, выпученные рыбьи глаза слепо пялились на людей. Перед идолом стояла плоская каменная плита, покрытая засохшими бурыми пятнами. Все капище окружали высокие заточенные колья, на которых белели людские и звериные черепа.

— Оставьте его и уходите, — приказал Волх, указывая на каменный алтарь, и оба воя подвели к идолу раба, заставив его опуститься на колени. Скрипнула колодка, освобождая шею корела, но тот оставался на месте, словно прикованный к месту суровым взглядом водного бога. Вои, еще раз поклонившись князю, растворились в лесу, после чего Волх достал из-за пазухи светящиеся алым янтарное «сердце». Он поставил его перед рабом и тот застыл, тупо уставившись на застывшее в янтарной глубине насекомое. Корел даже не сопротивлялся, когда князь, ухватив его за волосы, заставил задрать голову и полоснул ножом по горлу. Алая кровь брызнула на камень и свечение внутри янтаря стало в разы сильнее. Волх, оттолкнув мертвое тело, вскинул руки и затянул призыв, обращенный к пугающему божеству.

— Отче Ящере, змиев пращуре, рак морской, дедушка водяной, услышь зов волхва своего, одари его могутою возвеликой, древней, подземно-подводной. Кровью людскою, озерною водою, слово мое да будет крепко, воля твоя да нерушимо станет…

Он развернулся Херульву, с брезгливым недоумением созерцавшим странное действо.

—