Подлеска просто не существовало: кроме травы и мха под этими колоссами, никто не выживал. Да, и откуда ему взяться, если под дубами стоячими валялись дубы падучие. Или павшие — уж больно напоминали сражённых в битве мифических богатырей. Кто-то же выдумал Святогора, под которым прогибалась и стонала земля — не отсюда ли картинка, навеянная во сне бездельниками духами?

Короче, продраться сквозь нагромождение вдоль и поперёк торчащих исполинов мог лишь кто-то всепролазный: гибкий и тонкий или просто мелкий. В крайнем случае, обладатель супер прыгучести вкупе с гипер ловкостью — на что полковник и рассчитывал.

— Нам куда? — полюбопытствовала Лёка, примеряясь к первой же преграде.

— Туда, — кивком показал дед.

Неохватный дуб лежал поперёк намеченного им маршрута, на четверть вдавленный в землю под собственной тяжестью. Животные с растениями в межмирье не рождались и не умирали — просто были. Так что живописно заросший мхом и грибами ствол существовал только ради декорации. Возможно, у него есть и другая более практичная функция, но о ней знал только хозяин леса.

— А кто здесь рулит? — поинтересовалась Ветка, приземлившись на ноги после неудачной попытки перепрыгнуть через преграду.

Чуть-чуть не долетела — оценила Лёка прикидочный прыжок сестры, накладывая на лук стрелу.

— Убери, — строго повелел полковник. — В чужой дом с оружием не входят.

— Так, чей дом-то? — не любила Ветка, чтобы её игнорировали. — Кто хозяин?

— Сам Больша́к. Батюшка Бор, — сухо бросил дед.

— Леший? — переспросила Ветка, удивлённо покосившись на сестру.

Но Лёка тоже не помнила такого персонажа из наспех прочитанного по мифологии славян.

— Объясни толком, — попросила она.

— Он уже не Леший и даже не Лесной Дедушка, — согласился полковник, что пора ввести их в курс дела.

— Не что-то антропоморфное и чудное из самых старых сказаний? — переспросила Лёка.

— Нет. Он потерял даже самое призрачное сходство с человеком, — с заметной досадой поведал Степан Степаныч, словно речь шла о плохо изученном противнике.

— Сколько же ему лет? — с придыханием прошептала Ветка, невольно озираясь по сторонам.

— Информация о его возрасте рознится. Кто-то считает, что он из самых древних духов. С которых впервые и открылось межмирье. Кто-то утверждает, что он самый древний, и межмирье началось именно с него. Потому и лес такой… некондиционный, — недовольно оглядел преграду полковник. — В прошлый раз его тут не было, — коснулся он ствола кончиком весьма грубого с виду ножа.

Обычного, а не сказочного — просто допотопного. Под стать всему остальному, что досталось полковнику от славных предков. Длинная рубаха до колен из того же толстого грубого льна, что и Веткина. А вот штаны, как и сплетённый из ремешков нагрудник, кожаные. Из такого же ремешка налобная повязка. Поршни точь-в-точь, как у старшей внучки — младшая уже успела обзавестись более современной обувкой: красными остроносыми сапожками с вышивкой.

Если Нешто и обувь спёр у Аиста Баки, тому лучше избегать встреч с этой парочкой жуликов. Да, его штаны Ветке не понравились, но женщины так переменчивы.

Внешность Степана Степаныча тоже претерпела метаморфозы. Во-первых, его голова с традиционным седым ёжиком обросла такими же седыми патлами до плеч. Лицо он всегда брил, а тут зарос, как дикобраз: бородища по грудь. Глаза не изумрудные — как у супруги и внучек — натурально золотые. Смотрелось жутковато.

— Может, нас не хотят впускать? — предположила Лёка.

— Может, его рубануть? — предложила Ветка, поигрывая кнутовищем.

— Я те рубану, — ласково процедил дед, прищур которого не обещал за самоуправство лёгкой жизни.

— Так её растыку, — прощебетали над головой. — Чтоб не грозилась тут. А то выискалась: рубануть ей! — передразнили безмозглого приставника, которому и самому неплохо бы отведать кнута.

— Погорячилась, — попыталась дипломатично отвертеться Ветка, шаря глазами по кроне ближайшего дуба. — Каюсь и нижайше прошу прощения.

— Хозяин примет ли? — вежливо осведомился полковник, найдя глазами какую-то точку в непроглядной листве.

— А хозяйка тебе, красавчик, не сгодится? — игриво подначили его под кокетливые смешки другой жеманницы.

— Своя имеется, — степенно молвил могучий воин.

От деда реально веяло такой необоримой силищей, какая внучкам и не снилась — даже с их смертельными игрушками. Его поступь была столь тяжела, что при ходьбе он опирался на длинный почерневший от времени посох.

В случае опасности тот превращался в огромную огненную рогатину с длинным наконечником, способным и колоть, и рубить. Иногда посох укорачивался, оборачиваясь боевой сулицей. Её можно было метать с расстояния, но она неизменно возвращалась в хозяйскую руку

Посох-перевертень — или, как его ещё называли, посох-оборотень — мог убить почти любого обитателя промежмировья с первого удара. Кроме совсем уж древних: с теми приходилось попотеть. А вот насчёт наидревшейших духов вроде Батюшки Бора полковник ничего пока выведать не смог.

На заявление деда о том, что он женат, Лесавки — а кто же ещё — разразились переливчатым занозистым хихиканьем. На всю округу. Лёка, наконец, разглядела одну среди ветвей. Как всегда голую — мысленно попрекнула она лесных обольстительниц, не сразу сообразив, что брюзжит, как старуха.

— Вот-вот! — поддакнула из банки на поясе объявившаяся Шанель.

— А ты, жаба, засохни! — повелительно проверещала моментально взбесившаяся Лесавка. — Дура мокрожопая!

— Каракатица бородавчатая! — помогла ей подружка, свесившись с ветки и корча рожицы.

— Они что, тоже рядом с людьми ошиваются? — удивилась Ветка. — Откуда они знают о каракатицах?

— Ещё как ошиваются, — язвительно сдала игошка лесную нечисть. — Больша́к-то не знает. Их тут, как мошки на болоте. За всеми-то не уследить. Вот они его и морочат: покуда девятеро перед хозяином гузном трясут, десятая со смертными блудит. А прознал бы, — из банки высунулся кулачок и погрозил обидчицам, — Батюшка Бор бы им тотчас бы похотливые дупла законопатил.

Ветка прыснула, Лёка не смогла удержаться от улыбки. Даже уголки дедовых губ дрогнули в усмешке.

— Вот и шарьтеся тут сами! — обиженно прострекотала одна из Лесавок и пропала с глаз.

— Лохи! — пискнула вторая и тоже поспешила удрать.

— Вот, что с бабами образование делает, — дурашливо посетовала Ветка, сунув палец в банку и поболтав им в лекарстве.

— Не балуй, — строго проквакала Шанель, объявившись