– Аля, Аля… что ты говоришь…

– Из мелкого поганца вырастет большой подлец, – равнодушно отрезала она, на Васю глянула презрительно, с легким сожалением. – Да и отвертелся он. Съехали они, комнату обменяли.

– А остальные? Директор, Демин, рабочий этот, Горохов? Кто еще?

– Ха! – Аля, резко наклонившись ко мне, почти пропела: – А ты бы иииииишь! И хотел знать, да не знаешь! Вася, телок, все про тебя соловьем разливался! Умник ты и такой, и сякой. А поглупее будешь!

34. Доказательства (ноты сердца)

Я присел, осторожно взял ее руку – тыльная сторона ладони покрыта красными пятнами: дерматит. Вспомнил тот вечер, когда, кутаясь, она прятала руки в карманы, а я думал – грелась…

– Вы же конторщица. С веществами дел не имеете. Откуда дерматит? Из-за сульфида, которым вы отравили Демина. Но сначала это средство на муже соседки проверили? В малых дозах – одышка, рвота. В сильных – галлюцинации, удушье.

Внезапно вскочив, она кинулась к двери, я перехватил, но Аля яростно извернулась и вцепилась зубами в мою ладонь. Охнув, инстинктивно я отнял руку. Она же снова, как ни в чем не бывало, уселась на стул, замерла.

– Так ведь, да? – Я замотал руку платком.

– Поди знай!

– Демин задирал вас, шпынял. Был злоязычен. Вы выбрали для него яд, который сжег гортань. Наказывали? – Я отошел к стене, стараясь не смотреть на Репу.

– Меня на фабрике не замечали. Не видели ценности. Только недоброжелатели одни! Демин прицепился! С Зинкой я их застукала. Взялся отчитывать, мол, совестно подсматривать. А если мне интересно подсмотреть? Вот и смотрю. Штраф влепил ни за что. Ну, наказала. Да. – Она облизнула губы, проявились резкие складки, кожа у глаз побелела и натянулась. Уставив на меня пустой взгляд, покачивая ногой, неспешно описывала, как умер Демин. Из ее рассказа я представил все очень четко.

Демину она пригрозила, что пожалуется знакомому в милиции. Тот позвал в ресторан, чтоб переговорить подальше от фабрики, а когда отказалась, привел в комнату, в Зарядье. Первый стакан выпил чистым, во второй она добавила яд. Сознание потерял не сразу. Аля до последнего смотрела, как Демин умирал. И едва тот дернулся было кричать о помощи, безжалостно придушила подушкой.

– Окно там на честном слове держится. Я и вылезла, – в ее голосе зазвучали хвастливые ноты, – я разрядница, кружок спорта регулярно посещаю! Ловкая!

Аля вскочила – я отпрянул. И действительно очень ловко подхватила стул и взвила его к потолку, столь же стремительно опустила и вернулась в исходную позицию. Уселась.

– Он думал, силен! Ха, – добавила она назидательным тоном, нацелившись на меня пальцем. – Мужиков учить нужно, они кровь нам портят.

– А Кулагина за что?

Она задумалась. Внезапно начала говорить о том, как тоскливо ей бывает осенними вечерами.

– Весной тоска. Все слышу мысли, мысли. Они внутри, в моей голове. Как будто бы мои, но я их не думаю. Именины у меня двадцать девятого. На Алевтину лето ломается, птица не споет…

Я слушал, не зная, как вступить с вопросом. Речь ее путалась, Аля сбивалась на мелочные обиды, вплетала чужие витиеватые фразы. Наконец снова вернулась к Кулагину.

– Жену свою он обидел! Я ее утешала. На вечере. Все смотрели, никто не пошел за ней, только я одна. Обнимаю ее, а она, овечка, плачет. И вроде как ландышем пахнет! Услышала я! А она все говорит, с собой покончу. Из-за чего же? Из-за индюка этого! – В голосе Али заскрипел застарелый гнев, она задергала губой, вытерла рот рукавом. Закончила уже тише: – Как мамочка моя, так и она. Овечка, как есть.

– Вы говорите, ландышем пахнет. Все время?

Она заулыбалась, я подвинулся чуть ближе, теперь Аля почти шептала.

– А это знак мне был. От нее! От мамочки. – Мне послышалось, она пробормотала – «Богородицы». – Значит, все верно делаю. Она вроде как благословение мне передала. Раз я стала ландыш благоуханный слышать!

Вся эта мешанина событий и бреда, очевидно, была для нее выстроена абсолютно логично.

– Вы стали его чувствовать, когда на фабрике занялись новым ароматом?

– Точно я вспомнить все не могу, но это мне знамение! Волю дали, силу, помогать от всяких вот подлецов избавляться. – Теперь она говорила четко, не сбиваясь.

– Гниду эту (очевидно, о Кулагине) извела и сильнее почуяла. Придумала так, чтобы павлинья эта привычка одеколониться – его и угробила! Он в тот день приехал внеурочно. Но мне все равно. Я заранее, как только пробная партия пришла, стащила флакон, да и все. Они, может, и хватились, но объясняться никому неохота. Подсунула. А после уж зашла к нему.

Ее действительно не замечали. Аля сказала, что в тот вечер была на лекции. Никто и не обратил внимания… Она тем временем артистично скривилась, заговорила плаксивым голосом, будто пародируя себя:

– Почему мне не начисляют часы, штраф несправедливо влепили! – И дальше снова тем самым монотонным голосом: – Он меня погнал, дурачок. А я в приемную, за шторку. И стою. Слышу, хрипит! Выждала еще, выйти посмотреть. И тут, как нарочно, Демин залетел – «фу-ты, ну-ты, срочно подпишите». А как увидел, – она вошла в раж, – забегал, за телефон хватается. Стаканы посыпались. Папиросы ищет, а нету ведь! Жечь бумажки свои полез, руки ходуном. Все рассыпал, умора одна! Кино! Ну я и его уж потом, Демина. Та еще сволочь.

Она вновь сменила тон, заговорила назидательно:

– У меня сформировалось отвращение к мужчинам, потому как мама все мне о них рассказывала! Я с детства все знала, все видела! К Ваське и притронуться противно. Но терпеть нужно. Следить за вами. То одно вам скажу, то про сынка Кулагина. Вы и забегаете. А мне смешно. Мужики все дураки, пыжатся, а бабу поймать не могут!

Вася глухо сквозь зубы выругался, вышел.

– А рабочий? Пьяница этот Горохов.

– Рабочий… – задумалась буквально на пару секунд. – Ничтожество! Жалкий тип. Это я от доброты, при случае сделала. Жена его мне спасибо задолжала. Скучно мне было, – посмеиваясь, Аля откинулась назад, глаз не рассмотреть, да мне и не хотелось. Я уже и сам бы вышел в коридор, вслед за Васей.

– Вот. – Аля аккуратно достала из кармана кофты тетрадь в клеенчатой обложке и протянула мне.

Осторожно взяв, я ощутил приступ непонятного отвращения: обложка была теплой, как ладонь. Она внимательно следила за мной.

– Читайте! Все и поймете. Если ума хватит!

35. Чужие дневники

Об Алиной тетради я не забывал ни на минуту. Я не отдал ее прибывшим милиционерам, и Вася