Шрифт:
Закладка:
– Как раз наоборот, Полина. Боюсь, что слишком сильно понравится, и мы с тобой уже не сможем остановиться. Пять лет, малышка, я не железный, – говорит Антон загадочно, и мне бы отступить.
Прав.
Ух, как чертовски он прав! Но-о-о слава теть Томиной самогонке, которая делает за меня то, на что я ни в жизни бы не решилась сама!
Привстав на носочки и обхватив ладонями колючие щеки мужчины, закрываю глаза и, прежде чем Котов успевает меня остановить, целую. Едва касаюсь своими губами его открытых в удивлении горячих губ.
Мгновение. Ровно столько длится моя уверенность в своих действиях. И ровно столько длится наш первый с Котовым поцелуй. Топорный, странный, детский. И когда это мгновение проходит, я испуганно отстраняюсь от застывшего подобно статуе Котова и опасливо вскидываю взгляд, по-прежнему держа ладошки на его щеках.
Он стоит и не шелохнется. О том, что мужчина вообще понял, что сейчас произошло, говорит только его тяжелое дыхание и взгляд. Зеленые глаза стали по-настоящему черными, как сама ночь. Беззвездная и безлунная, совершенно непроглядная тьма. Ох, а что я там вижу! Все его намеки и предупреждения не творить глупости, буквально полыхают огнем.
– Я… не… – не знаю, что мой резко протрезвевший от такого глупого поступка мозг хотел ему сказать, но язык по-прежнему заплетался. Только теперь уже кажется не от градуса в крови, а от предчувствия, что лучше бы мне как можно скорее убраться с поля его зрения.
– Кхм… прости, – выходит резко и сдавленно. Я нехотя отстраняюсь, теряя тепло его тела и аромат парфюма, что словно облаком окутывал последние, а кстати, сколько? Час? Два?
– Прости, – зачем-то повторяю и отступаю в сторону спальни, а потом, не выдержав, разворачиваюсь, стыдливо пряча взгляд, и, чуть не сшибая плечом декоративную вазу, нарисовавшуюся на моем пути, спешу скрыться “с места преступления”. И мне почти это удалось!
Я так думала.
Наивно полагала, что мы оба об этом забудем, как о дурацкой шутке с баннером. Но…
Неожиданно меня дергают за локоть. Вздох, и я уже прижата спиной к стене, а Котов, подхватив меня на руки, усаживает себе на бедра. И ни разу не церемонясь и не строя из себя невинность, буквально впивается своими губами в мои, сминая и не просто предлагая продолжить. Требуя. Кусает, рычит, заставляет ответить!
Его руки нетерпеливо странствуют по моему телу, а я запускаю пальчики в его шевелюру и мысленно раз за разом отвешиваю себе подзатыльники, приказывая прекратить! Немедленно перестать получать такое колоссальное, сногсшибательное удовольствие от движения его губ, языка, от бесстыдных ласк и его полной потери самоконтроля.
Я думала, что до этого мое сердце готово было разорваться от частоты биения? Нет. Вот сейчас.
И мне бы прервать это сладкое безумие и влепить звонкую пощечину наглецу, но не могу. Не могу и не хочу.
Антон подхватывает меня на руки и несет в спальню. Времени, чтобы остановиться и подумать – нет. Я горю, и он горит. Знаю, чувствую, какой пожар полыхает у него внутри. Это видно по торопливым движениям рук, слышно по его тихим грудным стонам, больше похожим на рык, когда с ходу в маленькой теплой спаленке мы падаем на старую кровать. Наваливается сверху и пробирается руками под края моей кофточки, разгоняя мурашки прикосновениями своих грубых ладоней к моей разгоряченной коже.
У нас всего пару секунд, чтобы перевести дыхание и всего один взгляд глаза в глаза, который нам обоим дает понять, что тормоза сорвало напрочь. Не знаю, о чем в этот момент думает Котов, а я о том, что завтра утром буду ужасно жалеть о сделанном. И о том, что пресечь это сейчас, нет никаких сил.
Я не понимаю, что за бунт решило устроить мое тело, ставшее вдруг таким податливым в его умелых… чертовски умелых руках! Но зато теперь я понимала, почему женщины пачками готовы вешаться на Котова. Он был фееричным любовником, и точно знал, как доставить женщине истинное удовольствие.
Чувство времени, мысли, звуки – все теряется в моменте, когда моя одежда отлетает куда-то в сторону. Когда я, вконец осмелев, тяну за края мужской футболки, заставляя ее снять, и поистине поражаюсь своей смелости, нащупывая руками пуговицу на его джинсах.
С губ срывается тихий стон, когда губы Антона касаются шеи в легком поцелуе и начинают свое тягучее, неторопливое и жаркое странствие все ниже и ниже, подбираясь к груди. Спина выгибается, а по телу прокатывается волна возбуждения, трансформируясь в ноющее, требующее продолжения чувство сладкой боли.
Его руки ласкают, сжимают, щипают. Его губы мучают, кусают, и, когда между нами не остается совершенно никаких преград, я упираюсь ладонями в грудь Котова и забираюсь на него верхом. Ошеломление, шок в его глазах длятся недолго, и меня снова настойчиво тянут на себя, требуя поцелуй. Я с наслаждением провожу ноготками по мужскому каменному прессу, слегка оцарапывая и надавливая, слыша тихий рык. И в тот момент, когда наши губы встречаются в диком танце языков, я заканчиваю эту пятилетнюю пытку желаниями, совершенно не представляя, как мы будем смотреть в глаза друг другу завтра утром.
Это было совершенно неправильное решение – остаться с ним наедине на целую неделю. Неверное, ошибочное, провальное!
А вообще, во всем виновата бесстыдная, глупая и совершенно бесстрашная самогонка! Чтоб ее!
Глава 22. Время раскрыть карты. Антон Котов
Влип. По самые… уши.
Уже час, что девушка сладко сопит у меня на груди, пялюсь в потолок старого бревенчатого домика и вспоминаю эти восхитительные слова, которые так любят повторять заядлые подкаблучники: запал, пропал, двинулся. Слов много – смысл один. Влюбился.
Пять лет рядом. Рука об руку, но не со мной. В какой момент мой интерес к Аристовой устал биться о закрытые наглухо двери и решил пустить все на самотек?
И не помню уже.
Но это ее вечернее платье! В номере, где она с этим… Сотовым, Сотниковым, да черт его знает. Но туда я тогда явился с твердым намерением отомстить ей за… а за что? За то, что предпочла банкету со мной свидание с этим белым воротничком, который,
