я посмотрела в его серьезное личико… Он так важно смотрел исподлобья, и я поняла сразу: это Марк — и никак иначе. И он вырос таким же. Для него существует только два мнения: его и неправильное. Лена говорила, что хочет детей, но Марк был против. Изначально. Я просила его, вступалась за Леночку… А Марк так жестко сказал мне, что в ближайшее время не собирается становиться отцом. Что ребенок в его планы не входит. А уж если он что-то решил, его не сдвинешь.

— Вот как… — протянула я, стараясь скрыть разочарование. В последнюю нашу встречу мне показалось, что Марк изменил свое отношение ко мне. Потеплел, что ли. Я даже подумала, не признаться ли ему насчет ребенка, но… Видимо, все, что ни делается — к лучшему.‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Я надеялась, что со временем все изменится. Либо Леночка его уговорит, либо все случится само собой. Но эта его чертова интрижка… — Катя стиснула зубы. — Вот хочешь верь, хочешь нет, а я считаю, что Марк не мог пойти на это сознательно. Наверняка его соблазнила или опоила какая-то шмара… Прости…

— Да ничего, — кисло улыбнулась я. Знала бы Катя, что эта самая шмара сейчас лежит перед ней, мне пришлось бы вернуться в больницу, но уже в отделение травматологии.

После этого разговора чувство вины, которое было немного притупилось, снова охватило меня. Я чувствовала себя лживой дрянью, которая пробралась в приличную семью и разрушает ее изнутри. Из-за меня всем стало только хуже: Марк погряз в тяжелом бракоразводном процессе, рискуя вот-вот потерять дело своей жизни, у Яна начались проблемы в отношениях с Юрой. Тот с чего-то решил, будто я собираюсь сделать брак не фиктивным, а настоящим, «расколдовать» Яна и привязать к себе. Ян пыталась донести до возлюбленного, что это не так, но на деле все время доказывал обратное: стоило ему поехать к Юре в Германию на романтические выходные, как я попала в больницу, и Юре пришлось срочно возвращаться. Когда Юра вернулся в Питер, Ян начал то и дело мотаться на выходные в Москву, чтобы навестить меня. Я говорила ему, что это совершенно не обязательно, но Катя промыла сыну мозг на тему отцовского долга, и Яну ничего не оставалось, кроме как исправно таскаться к беременной невесте. По-хорошему, мне стоило бы поступить по совести: объясниться с Яном, признаться Кате, что я жду ребенка от другого, а с Яном нас связывает только старая дружба. А потом собрать пожитки — и свалить в родной город к маме, подальше от обеих столиц и обоих братьев. Да, в жизни Марка это бы ничего не изменило, но хотя бы Яну стало бы существенно легче. И у его матери хлопот бы тоже заметно поубавилось.

Чем дольше я обреталась в доме Кати и Роберта, тем сильнее убеждалась, что не должна выходить за Яна. Тогда, в Питере, предложение друга казалось милым и романтичным. Эдакий широкий жест в духе американской мелодрамы. Но общаясь с Катей, я осознала, что все это не шутки. Я собираюсь не просто замуж — я вот-вот стану частью семьи. Я рожу им внука, мы будем пересекаться на праздники, малыш будет проводить выходные у бабушки — и всякий раз я буду знать, что солгала. А если однажды Яну взбредет в голову признаться первым? Если он дозреет до каминг-аута, приведет в дом Юру или еще кого-то, когда ребенку будет лет семь? Как мне тогда смотреть в глаза Кате? И что сказать сыну или дочери?

Я пришла к выводу, что свадьба откладывается не просто так. Неслучайно все произошло именно так: наверное, ребенок не захотел появляться на свет у лгуньи вроде меня. Если бы не медицина, я бы уже его потеряла — и поделом мне. Не стоило начинать с такого масштабного вранья. И теперь я вынашивала не только малыша, но и новый план, в основе которого лежал разговор с Яном. Я решила, что поговорю с женихом, мы все отменим окончательно. Дождемся момента, когда врачи разрешат мне вставать, и я уеду из Катиного дома.

Но как назло именно тогда, когда я созрела для такого серьезного шага, Ян стал откладывать визит в родительский дом. Я позвонила ему и сказала, что нам надо поговорить при встрече. Он согласился, однако ни в следующие, ни через выходные я его не увидела. Занервничала, позвонила ему — он каким-то чужим голосом сообщил, что они с Юрой взяли тайм-аут, на работе тоже проблемы, и его удерживает на плаву только мысль о том, что скоро в его жизни появится новый смысл. Мне пришлось прикусить язык и снова отложить неприятный разговор.

Перечитала всю домашнюю библиотеку Озолсов, пересмотрела все сериалы, которые только нашла в Интернете. Не в меру теплый и солнечный сентябрь сменился дождливым октябрем, уютный подмосковный лес стал голым, колючим и недружелюбным. Даже Кате, видимо, надоели вечные танцы вокруг несостоявшейся невестки, и она тоже начала где-то пропадать. Вероятно, навещала подружек или устраивала себе терапевтические шопинг-марафоны. Так или иначе, я лежала одна в пустом доме, смотрела на запотевшие от утренних заморозков окна и прислушивалась к первым, едва заметным шевелениям малыша. Разговаривала с ним, упрашивала не покидать меня и обещала исправить ошибки, которые натворила. Не знаю, способен ли плод в таком возрасте слышать и понимать, что ему говорят, но мне казалось, что в такие минуты ребенок становился активнее.

В начале ноября Озолсы начали готовиться ко дню рождения Марка. Катя суетилась на кухне, устроила такую суматоху, будто в гости должен был явиться мэр или губернатор, хотя у Марка намечалась даже не круглая дата. Мне трудно было представить, как Катя собирается разместить уйму гостей: она позвала не только самых близких, но и дальнюю родню из Латвии, из Екатеринбурга, из Калининграда. И, как ни странно, моих родителей. Понятия не имею, что думал об этом столпотворении сам именинник, но лично меня радовали две вещи: во-первых, у меня был веский повод во всеобщем веселье не участвовать, во-вторых, Ян тоже собирался приехать. Я решила, что прошло достаточно времени с его расставания с Юрой, депрессия поутихла, и настал тот самый день «икс», когда можно затеять разговор на тему «останемся просто друзьями». Плюс как раз будет возможность разом сообщить об этом всем родственникам.

С самого утра дом наводнился людьми, шумом и запахами готовки. Все голоса сливались в кашу, и мне, привыкшей за эти месяцы к тишине и изоляции, захотелось натянуть на голову