— Идите уж, касатики, — вытолкала их всех за дверь и закрыла ту изнутри, — ну а мы тепереча с тобой пошушукаемся, — и как-то глянула на Вешу, что та спрятаться захотела.

— О чем же? — и медовухи нервозно глотнула.

— А это ты мне скажи, о чем, — проскрипела старая, — а то не вижу, как Лесьяр на тебя поглядывает.

— Лесьяр? — и столько в голосе ее удивления прозвучало, что ведьма рассмеялась.

— Ну, не я же!

— А что ему на меня поглядывать? Следит, наверное, чтоб не натворила чего. Не знаю… — и плечами пожала.

— Так уж и не знаешь? — и снова подозрительность какая-то в голосе старушечьем, — а то что ты у него первая ученица за все это время? Да и вовсе первая девица, какую он в башню жить пустил?

— Так я сама уходить не захотела, — продолжала на своем стоять Весенья, никак не понимая, что Яга до ней донести пытается.

— А то мало таких было, кто остаться хотел. За жемчугами, да шелками Хозяйскими, знаешь, сколько охотниц.

Веська только снова в ответ плечиками пожала.

— Видать, плохо хотели. Ты ж, бабушка, знаешь наверное, сколько нынче обучение ведовской науке стоит. Не по карману то мне, а дара лишаться страсть как не хотелось. Вот и заявилась к нему, напросилась. Он меня знаешь, как пугать пытался, только бы выдворить. А я не ушла, — и кружкой по столу стукнула, да сама ж на то с удивлением уставилась.

Яга головой покачала, да медовуху у девчушки забрала. Кажется, той уже достаточно было.

— И что, не склонял ни к чему? К непотребствам каким? — глаза с прищуром в самую душеньку всверливались. Веша же на тот вопрос только покраснела.

— Брось, бабушка, — замотала головой, но уж как-то особливо поспешно. — Не склонял он меня ни к чему. Да и надобно ли то ему?

— Да ты девица видная, он, стало быть, тоже собой-то не дурен совсем. Я и сама, будь помоложе, глядишь дружбой бы не обошлась, — хихикнула старая, — а тебе что, и не нравится совсем?

Веша губу прикусила, сама задумавшись. Красивый, это да. Добрый вот тоже, хотя и злым быть умеет, вон как в деревне все обернулось. Но справедливо ведь. И об Анисье позаботился. Ребятня вон тоже его как встречала, будут ли дети так к плохому человеку относиться?

— Уговор у нас, бабушка, — покачала головой, мысли собственные отметая, — мне о таком думать не надобно. Мне выучиться нужно, а не о парнях мечтать.

Усмехнулась ведьма, да ничего больше выспрашивать не стала. А Вешке вдруг на ум пришло, как рука его волосы ее извечно лохматит, да как иногда близко оказывается и ворожит своими глазами желтущими. И так от того вдруг странно стало, муторно на душе, но только разбираться в том Весенья не желала. Нет уж, нельзя ей в этого магика влюбляться, будь он хоть трижды Топи Хозяин. Она ему кровью отплатить собиралась… Только вот, это ж ему ее любить нельзя? Или обоим считается?

— Одно другому не мешает, — усмехнулась колдунья, — но коли не хочешь, не будем о том больше. А вот в баньку пойдем, можем там на суженого погадать.

— Ой, бабушка! А нам можно? — из комнаты выглянули две девчушки — Тася и Веда, одной десять годков, другая на весну младше.

— Малы еще, — шикнула на них Яга, да только девочки не растерялись, принялись канючить и к бабусе подлизываться, та и не выдержала, — тьфу на вас, Калинку тогда тоже возьмите. И на Анисью полотенце не забудьте.

— Настоящую ворожбу устроим! — пропищали пигалицы, кузнечиками радостными обратно в комнату упрыгивая.

— Вот дурашливые, только дай помагичить, — беззлобно вздохнула ведьма.

Позже все вместе, кто дома был, за посуду принялись. Яга пыталась Анисью с Вешей усадить обратно на лавку, да те не согласны были сиднем сидеть, пока другие трудятся. Потому теперь вместе полотенчиками помытую посуду протирали. Тася с Ведой рассказывали о жизни своей у бабуси и что попали сюда зимой в разные годы.

— У батьки помимо меня еще семеро ртов было. А мамки как не стало, он совсем плох стал. Пил вот много, работал мало, еды дома почти и не водилось, а зима в тот год лютая выдалась, — голос у Таси дрогнул, — младшие слегли от хвори, лечить нечем, знахаря у нас там не было, я, стало быть, пятая была, а до меня — братья старшие. Их он-то оставил, руки рабочие, да и двое старших по весне собирались на заработки отправиться. А меня в ночь из дому вывел. Сказал, что к тетке отведет, пока метель стихла, а сам по пути в лесу оставил…

Анисья девочку приобняла, да по голове погладила. Та на нее взглянула благодарно, вздохнула грустно.

— У нас у всех тут судьба похожая. Калинку вот младенчиком под забор кинули, в одну тряпицу тонкую закутанную.

— Она так плакала, я думала весь лес сбежится, — фыркнула Веда, темноокая девчушка лет девяти, та, казалось, хоть и младше, да ростом меньше, чем сестрица ее названная Тася, да побойчее была. Волосы чернущие, коса толстая, толще чем у Вешки даже, а та завсегда волосами своими гордилась.

— А то ты не плакала, — в тон ей отозвалась подружка. Ведка, впрочем, промолчала.

— Да уж, не дело это, дитя свое бросать, — покачала головой Яга, тарелки по шкафчику расставляя, — сколько ребятишек у меня побывало тут.

В светлице повисла тишина, каждая о своем задумалась. А Вешке на ум пришло, что она то своих родителей и вовсе не знала. Бабуся ее одна растила, рассказывала нехотя, что, мол, мамка с папкой в город на заработки отправились, да так и не вернулись. А что вещей от тех не осталось никаких, так изба сгорела… В деревню, где они жили, Веша с бабусей переехала, когда годков пять ей было, потому у местных спрашивать о родных бестолку было. Пыталась Весенья узнать, где прежде они жили, сама то не помнила уж, да бабуся молчала на то извечно. Говорила только, что родителям вестников не раз отправляла и что коли те хотели б — ответили, а в деревне родной и так знали, куда они переехали, так что коли мамка с папкой воротятся — скажут им.

Разговор как-то сам собой затих, все в свои мысли окунулись. Так бы и молчали, наверное, коли бы девчушки не принялись напевать. Сперва Ведка про себя тихонько мотивчик стала распевать, а после ее и Тася поддержала. С новым витком мелодии и вслух запели.

— Ивушки вы, ивушки,