Отмахнуться от хозяйки получилось не так-то просто. Возымела действие только просьба накрыть на стол в столовой. Я решил поужинать здесь, чтобы как можно больше людей увидели навира, остановившегося на этом постоялом дворе. Заря осталась здесь же, в конюшне.

Когда через четверть часа я спустился в столовую, ужин уже ждал. Бесподобный запах ухи достиг моего носа, отчего рот наполнился слюной. Большая плоская лепешка, посыпанная кунжутом, издавала непередаваемый аромат свежего хлеба. Решение поесть здесь было самым правильным за прошедшие дни.

Я умял ужин за несколько минут, и улыбчивая пожилая повариха тут же подскочила ко мне с самым услужливым видом. Ее взгляд метался по моей полевой форме, пока не остановился на ножнах с особым кинжалом, отчего улыбка на лице женщины стала напряженней, но шире.

– Что еще желает господин? – протараторила она необычайно звонким голосом.

– Кофе, – отрывисто велел я, но, стоило ей отвернуться, как у меня вырвалось: – Погодите! У вас есть парварда?

– А как же, господин! Этого кушанья в достатке. – Повариха искренне улыбнулась. – Все подам в лучшем виде.

Я сжал кулаки и глубоко вздохнул. Амир, зачем ты тянешь себе жилы? Сдалась тебе эта парварда. Обычные конфетки из муки и сахара. Нет же, ими угощала тебя наместница! Дурак! Реф был бесконечно прав.

Уже через несколько минут мне подали расписную фарфоровую чашечку с ароматным кофе и цветастое блюдце с парвардой. Я угрюмо вздохнул, но не смог отказаться от сладостей, запавших в душу вместе с ароматом духов Амаль, так схожих с запахом душной летней ночи.

Когда блюдце опустело, я решил не терять времени зря и отправился в баню. Она выглядела богаче, чем весь постоялый двор. Бани для Нарама – это часть культуры. Они отличались от тех, что любили в Белоярской империи, большей влажностью, щадящим жаром и каменной отделкой. Столь нежно любимое белоярцами дерево непременно сгнило бы от такой сырости.

Стены, пол и потолок бани покрывала мелкая мозаика голубого и белого цветов. Я присел на каменный лежак и осмотрелся. Кроме меня здесь мылись всего трое мужчин. Ну что ж, много народу меня уже видели в столовой. Увидят и здесь. Заодно наконец-то смою с себя запах дороги, коня и пота. Приходить в Вароссу грязным и вонючим стало дурной традицией.

Покинув баню последним, я переоделся в простые серые штаны, заправленные в сапоги, и черную рубаху. Грязную полевую форму отдавать прачке не стал, попросту затолкав ее в вещевой мешок.

Постоялый двор уже почти уснул. Я тихонько проскользнул в свою комнату, надел поверх рубахи недавно снятый нагрудник из вареной кожи, застегнул пояс с ножнами для кинжала и меча и завернулся в теплый черный плащ с капюшоном. Под окном росли кусты еще не увядших роз. Я потушил свечу, закинул вещевой мешок за спину и соскользнул с подоконника вниз. Ветер, бродивший между домами, послушно подхватил меня и мягко опустил чуть правее розового куста.

Я воровато огляделся и проскользнул к едва доходившему до плеча каменному забору. Перемахнуть его оказалось проще простого, а верные тени скрыли меня от глаз редких зевак, бредущих по центральной улице Вароссы.

Я устремился в ближайший переулок, мысленно ругая себя за то, что так и не успел изучить город получше. Поплутав с полчаса, вышел к небольшому захудалому трактиру, откуда доносилась развеселая музыка, а в окнах мелькали танцующие тени. К неказистому каменному домишке был пристроен деревянный второй этаж, сейчас темный и будто нежилой.

В трактире резко пахло настойкой, застаревшим перегаром, жареным мясом и потом. Все восемь круглых деревянных столиков заняли пьянчуги, а в углу, подсвеченном несколькими засаленными масляными лампами, играли на гуслях и нарамской скрипке два залихватского вида мужичка. Тощая девчонка лет пятнадцати, одетая в простенькое серое платье, не слишком благозвучно пела и сама же пританцовывала.

Я подошел к стойке, за которой деловито натирал помутневшие от времени стаканы пожилой мужчина с густыми усами, длинным крючковатым носом и солидным брюшком, затянутым в бархатный жилет. Чудилось, его глаза-жучки прочли все, что было во мне спрятано.

– Доброй ночи, хозяин. Мне нужна комната, – сказал я, и ухмылка на лице мужчины расцвела пониманием.

– Есть у меня одна свободная на сегодняшнюю ночь. Вам понравится. – Он подмигнул, отчего я ощутимо напрягся. – Следуйте за мной, господин. Только плату вперед. С вас двадцать серебряных легер.

Мой рот приоткрылся в немом возмущении. Сколько? Да я за две ночи на постоялом дворе заплатил тридцать! Здесь же… старье, сырость и… скрытность. Здесь меня уж точно не догадаются искать. С тяжелым вздохом я отсчитал монеты и всыпал их в протянутую загрубевшую ладонь хозяина.

Он хмыкнул и услужливо повел меня наверх по притаившейся за стойкой скрипящей деревянной лестнице. Почти сразу мы попали во тьму, разрезаемую парой свечей в начале и конце узкого коридора. Туда выходили восемь дверей. Неужели почти все заняты?

– Белье уже постелено. Правда, мыться тут негде. Могу предложить ведро с теплой водой, – деловито сообщил хозяин.

– Спасибо. Обойдусь, – буркнул я. Двадцать серебряных легер…

Моей стала ближайшая к лестнице комната. Хозяин открыл дверь и гостеприимно посторонился. Внутри пахло отсыревшим деревом, а сквозь мутное окно не проступал лунный свет. Мужчина почти на ощупь чиркнул серником о трут и поджег свечу на глиняном блюдце. Я сделал несколько шагов под скрип половиц и тяжело вздохнул. Двадцать серебряных легер! За кровать с расползающимся от старости постельным бельем, маленький столик, две табуретки и ведро для малой нужды. Хоть бы шторки захудалые на окно повесили! Разве что кровать была, скорее, для двоих.

Хозяин откланялся, оставив меня в одиночестве. Я выругался сквозь зубы, откинул шерстяное покрывало и, не раздеваясь, забрался в постель. Сквозь щели в окне пробирался холодный ночной воздух, поэтому пришлось все же укрыться ветхим одеялом. Стоило смежить веки, как я устало провалился в глубокий сон… который был нагло нарушен настойчивыми женскими руками.

В первое мгновение воображение подбросило мне образ Амаль, заставив совесть умолкнуть. Нет, это не сон! Одним резким движением я схватил незваную гостью за горло, отчего та сдавленно запищала.

– Кто такая? – рявкнул я, ослабляя хватку и уставившись на увешанные звенящими браслетами руки женщины. В них не было оружия. Неважно, оно могло быть в ней самой.

– Я… я… – запиналась ночная гостья.

Она всхлипнула, стоило мне снова сжать пальцы, и замахала руками в немой мольбе.

– Хозяин сказал, что вы желаете развлечься, – пролепетала она.

– Откуда он