Шрифт:
Закладка:
Никогда еще поколение или класс не были так полно представлены, как на 630 сохранившихся портретах Рейнольдса. Здесь изображены государственные деятели той пылкой эпохи: Бьюти в великолепии красок;19 Бёрк, довольно мрачный для тридцати восьми лет; Фокс — пузатый, мудрый и благородный в сорок четыре года… Вот писатели: Уолпол, Стерн, Голдсмит20 похожий на «Бедного Полла», Гиббон с толстыми щеками, которые маркиза дю Деффан, видевшая только руками, приняла за «сидячую часть ребенка».21 и Босуэлл22 гордый, как будто он создал Джонсона, и сам Джонсон, с любовью написанный пять раз и сидящий в 1772 году за самым известным из мужских портретов Рейнольдса.23 Вот божества сцены: Гаррик, «разрывающийся между соперничающими музами трагедии и комедии», Мэри Робинсон в роли Пердиты, миссис Абингтон в роли комической музы и Сара Сиддонс в роли трагической музы;24 один энтузиаст заплатил Рейнольдсу семьсот гиней (18 200 долларов?) за этот гордый шедевр.
Больше всего в этой несравненной галерее аристократов, которые придали социальный порядок индивидуалистическому народу, триумфальную стратегию внешней политике и контролирующую конституцию королю. Сначала вы увидите их в прекрасной юности, например, двенадцатилетнего Томаса Листера — картина, которая, как «Смуглый мальчик» Рейнольда, бросает вызов «Голубому мальчику» Гейнсборо. Многие из них раздулись в обхвате, когда их опасные дни закончились, как тот самый Огастус Кеппель, который был так презентабелен в качестве капитана в 1753 году, но так полон в качестве адмирала в 1780 году. Несмотря на такие ротонды, а также шелка и кружева их инвеституры, Рейнольдсу удалось превратить нематериальные мужество и гордость в цвет и линию. Возьмем, к примеру, мощную фигуру и личность лорда Хитфилда, смелого в британском красном и держащего в руках ключ от Гибралтара, который он непобедимо защищал от четырехлетней осады испанцев и французов.
И вот мы приходим к тем diai gynaikon, богиням среди женщин, которых Рейнольдс нашел в женах и дочерях британской аристократии. Не будучи женатым, он был волен любить их всех глазами и кистью, выпрямлять их носы, утончать черты лица, укладывать пышные волосы и преображать их такими пушистыми, струящимися одеяниями, которые заставили бы Венеру тосковать по одежде. Посмотрите на леди Элизабет Кеппел, маркизу Тависток, в придворном одеянии, которое она носила много лет назад, будучи подружкой невесты королевы Шарлотты; кем бы она была без этих складок расписного шелка, обволакивающих ноги, которые, в конце концов, не могли сильно отличаться от ног Ксантиппы? Иногда Рейнольдс пробовал, что можно сделать с женщиной в простой одежде; он представлял Мэри Брюс, герцогиню Ричмондскую, одетой в обычный плащ, и вышивал узор на подушке;25 Это лицо могло бы преследовать мечты философа. Почти так же проста в одежде и серафична в профиль миссис Бувери, слушающая миссис Кру.26 Еще более глубокая красота была в тихом и нежном лице Эммы Гилберт, графини Маунт-Эдгкамб;27 Этот прекрасный портрет был уничтожен врагом во время Второй мировой войны.
Почти у всех этих женщин были дети, ведь аристократические обязательства заключались в том, чтобы сохранить семью и имущество в неразрывной целостности. Поэтому Рейнольдс изобразил леди Элизабет Спенсер, графиню Пембрук, с ее шестилетним сыном, лордом Гербертом;28 и миссис Эдвард Бувери с трехлетней Джорджианой;29 и эту дочь, ставшую герцогиней Девонширской (красавица, которая поцелуями покупала голоса для Фокса во время его кампании в парламент), с ее трехлетней дочерью, еще одной Джорджианой, будущей графиней Карлайл.30
Наконец, и, возможно, самое привлекательное из всего, сами дети, целая галерея их, почти все индивидуализированы, как недвойственные души, и сочувственно поняты в неуверенности и удивлении юности. Мир знает шедевр Рейнольдса в этой области, «Эпоху невинности»,31 который он написал в 1788 году, в последние годы своей жизни; но о том, как скоро его понимание детства достигло почти мистической интуиции, можно судить по его неописуемо прекрасному портрету лорда Роберта Спенсера в возрасте одиннадцати лет,32 написанном в 1758 году. После этого он рисовал их в каждом возрасте: в один год — принцессу Софию Матильду; в два года — мастера Уинна с ягненком; в три — мисс Боулз с собакой; в четыре — мастера Кру в совершенном подражании Генриху VIII и, примерно в том же возрасте, «Клубничную девочку»;33 в пять — мальчики Бруммел Уильям и Джордж («Бо Бруммел», чтобы быть); в шесть — принц Уильям Фредерик; в семь — лорд Джордж Конвей; в восемь — леди Каролина Говард; в девять — Фредерик, граф Карлайл; и так далее до юности, женитьбы и детей.
Рейнольдс признавался, что предпочитает титулованных натурщиков: «Медленный ход вещей естественным образом делает элегантность и утонченность последним эффектом роскоши и власти».34 и только богатые могли заплатить 300 фунтов стерлингов, которые он просил за «всю длину с двумя детьми».35 Как бы то ни было, он нащупал золотую жилу и вскоре зарабатывал 16 000 фунтов стерлингов в год. В 1760 году он купил дом на Лестер-сквер, 17, в самом престижном квартале Лондона; он роскошно обставил его, собрал коллекцию старых мастеров и отвел для своей студии комнату размером с бальный зал. У него была собственная карета с расписными панелями и позолоченными колесами; он просил свою сестру ездить в ней по городу, так как считал, что такая реклама процветания принесет больше.36 В 1761 году он был посвящен в рыцари. Его принимали повсюду, и он сам был хозяином гения, красоты и сословия; за его столом бывало больше литераторов, чем за столом любого другого человека в Англии.37 Ему Голдсмит посвятил «Опустевшую деревню», а Босуэлл — «Жизнь Сэмюэла Джонсона». Именно Рейнольдс в 1764 году основал «Клуб», чтобы дать Джонсону возможность общаться со своими сверстниками.
Должно быть, он любил Джонсона, раз сделал столько его портретов. Еще больше он сделал для себя. Он не был наделен хорошей внешностью: его лицо было цветущим и покрыто шрамами от детской оспы; черты лица были тупыми, верхняя губа была изуродована падением на Менорке. В тридцать лет он представлял себе, как затеняет глаза и пытается пробиться сквозь лабиринт света и тени, чтобы уловить душу за лицом.38 Он рисовал себя в пятьдесят лет в докторской мантии,39 ведь Оксфорд только что сделал его