него я и, благодаря сравнительному изучению характера моего героя, стал лучше понимать самого себя. Вместе с душой моего героя я получил и его любовь к его родным и к его стране. И вынужден с этими врождёнными и, наконец, осознанными мной, пристрастиями и чувствами считаться.

Вы поймёте мои чувства, когда я обращался именно к Хоккайдскому университету.

7. Мне представляется, что лётчик Набунагэ, вероятно, около середины 1942 года (или несколько позднее) потерпел авиационную катастрофу в Юго-Восточной Азии в районе дельты какой-то крупной реки. Возможно, это была река Меконг, или ей подобная. Он не был сбит, полагаю, ему не хватило горючего из-за сложившейся военной обстановки и боевой необходимости как можно дольше продержаться в воздухе. После вынужденного приземления долго и мучительно блуждал он по многочисленным островам и протокам дельты реки, страдая от голода, ранений и укусов множеств кровососущих насекомых, пока не вышел к своим войскам. Или его, истощённого и больного, наконец, подобрали наземные армейские службы. На лечение он был отправлен на японские острова, в собственно Японию. В Японию из Ост-Индии было передислоцировано и 5-е авиационное соединение, куда входил 21-й отдельный авиаотряд. Первым в Японии это соединение перевооружилось в августе 1942 года на тяжёлые двухмоторные истребители Ки-45 «Торю», то есть «Победитель драконов». Основной и очень трудной задачей для «Торю» в тот период было противостоять четырёхмоторным бомбардировщикам США Б-24 «Либерейтор». Японские «Торю» с переменным успехом сражались с ними в воздухе и громили их бомбардировочные авиабазы в Китае. Но я не припомню, чтобы «мой» японец летал на двухмоторных многопушечных машинах. Вероятно, в это время капитан Набунагэ находился на излечении в госпитале и на переподготовку направлен не был.

Поскольку в Японии того времени не принято было награждать или поощрять действующих лётчиков и вообще военных, за редчайшим исключением, когда за выдающуюся доблесть мог лишь письменно поблагодарить высший командир и то по личной инициативе, без официальной поддержки свыше, и отмечали только убитых, которыми теперь мог гордиться их род, или пострадавших в бою очень серьёзно, во второй половине 1942 года, вряд ли раньше, мог получить какое-то поощрение и раненый лётчик Набунагэ. Возможно, что именно тогда или несколько позже ему было присвоено очередное воинское звание — майор. В 1943 году он, кажется, ещё не летал. Или стал летать не с самого начала года. Восстанавливал здоровье, потом, вероятно, был направлен в другую часть, имевшую одномоторные машины. Возможно, что Набунагэ тоже переучивался на новую для себя боевую машину, с которой был знаком ещё по боям в Юго-Восточной Азии, или восстанавливал свои лётные навыки на истребителе. Мне представляется, что это мог быть перехватчик Ки-44, в Японии названный «Шёки», иногда пишут «Сэки», по-русски «Демон». В связи с высокими характеристиками Ки-44 и его опасностью для противника в бою американцы присвоили самолету кодированное название «Тодзио», по фамилии тогдашнего Главы правительства Японии.

8. Набунагэ женился, полагаю, в 1943 году, находясь на излечении. Предполагаю, что после госпиталя он долечивался уже дома, вероятно, на Хоккайдо. Жену его звали Ёко. Тогда ей было около двадцати одного года. Примерно в 1944 году у них родилась дочь Анико. Мне удалось увидеть её детскую колясочку глазами её отца. Я увидел Ёко в её тогдашнем возрасте и хорошо запомнил её лицо. Позже мне неожиданно это пригодилось.

9. Мне представляется, что летать на «Шёки», возможно, одновременно и на «Хаябусе», высокоманёвренном истребителе, который нравился ему больше, Набунагэ снова стал, вероятно, во второй половине 1944 года или в 1945 году на севере Японии. Можно предположить также, что его авиационная воинская часть была дислоцирована на Хоккайдо или на Южных Курилах, например, на острове Итуруп. Может быть, что ему уже при новом назначении присвоили звание майора. Какое-то время он, предполагаю, был командиром авиационного полка, а затем стал, вероятно, начальником штаба этого или другого авиаполка или соединения. В сведениях о конкретной службе из этого периода войны у меня уверенности нет, поскольку мне не встретились особенные, эмоционально ярко окрашенные, жизненные впечатления лётчика. Его глазами я лишь ясно увидел его подчинённых, сослуживцев, юных японских пилотов, многие из которых погибли, что особенно горько.

10. Если мне правильно удалось определить дату последнего, тяжелейшего воздушного боя в районе, по-видимому, какого-то пролива между Тихим океаном и Охотским морем вблизи Курил, то японский лётчик-истребитель армейской авиации майор Набунагэ погиб около 10 часов утра в самом начале августа 1945 года, возможно, 1-го числа, то есть недели за две до официального прекращения военных действий. Он получил несколько тяжёлых ранений в жестоком и неравном бою с истребителями ВВС США. В этом бою были сбиты все молодые лётчики, вместе с которыми он поднялся в небо в то утро. Его самолёт получил серьёзные повреждения и управлялся с трудом, истребитель остался без боеприпасов и почти без горючего. Истекая кровью, майор Набунагэ из последних сил удерживал машину в воздухе, понимая, что спастись уже не сможет. Он завершил жизнь точным таранным ударом в надстройку грузового судна, шедшего без поднятого флага государственной принадлежности, как я предполагаю, из США в какой-то из советских дальневосточных портов. Майор был уверен, что наносит вред вражескому судну.

Виденное лётчиком в последние секунды жизни оказалось записано в моём подсознании. Поэтому я считаю его последние зрительные впечатления своеобразным, но абсолютно точным документом. В частности, по увиденному лётчиком мне удается, сверяясь со справочниками, которые приходится для анализа увиденного разыскивать и приобретать, определить, например, марку самолёта или тип судна.

11. Неожиданно для себя (замечу, что вообще вся «видеоинформация» оказывается неожиданной для меня, поскольку относится ко времени, в которое я лично ещё не родился и в моей собственной жизни видеть не мог, или же, как в описываемом сейчас случае, событие происходит на значительном удалении от меня) я попрощался с вдовой моего японского летчика — Ёко, — когда около 1 мая 2002 года увидел её астральным зрением за 8 тысяч километров от Урала. Вначале мне показалось, что она лежит и спит, и я искренне пожалел, что она не видит меня. Потом я обратил внимание, что Ёко была во всём белом. Не сразу я вспомнил, что белый цвет в Японии траурный, и только тогда понял, что она ушла из жизни, и её тело подготовили для погребения, возможно, кремации. На секунды я увидел её молодой, сберёгшейся в моём подсознании. Молодое лицо Ёко проступило по дорогим мне чертам и вновь сменилось обликом женщины, состарившейся без погибшего на войне мужа. Её