Я понимаю, сударь, что, принимая подобную позицию, Вы руководствовались самыми высокими мотивами. Вы видели, как нашая молодежь уходит от языка предков, и потому быстро изобрели аргументы, рассчитанные на то, чтобы положить конец этому злу. Поэтому Вы вступили на новый путь, утвердили новую теорию — о том, что мы духовная нация и что жизнь наша отличается от жизни всех прочих народов, ибо жизнь Израиля только в духе, дух этот только в Торе, Тору же можно выразить лишь на одном из человеческих языков; и потому, если мы отказываемся от нашего языка, мы отказываемся от своего духа, тем самым обрекая себя на смерть!

Однако для того, чтобы Ваша теория устояла, все эти посылки должны быть справедливы: и то, что мы духовная нация, и то, что наш дух только в Торе, и то, что Тору можно выразить лишь на нашем языке. Но на чем, сударь, покоятся все эти посылки?

Стремясь спасти свой народ от мертвой хватки берлинских маскилим, вы создали эти посылки острым своим умом. Вы слышали, как берлинские маскилим говорят: ни один народ не может выжить без собственной территории, мы же живем на чужой земле и, следовательно, мы не народ. Вы поспешили возразить, вы воскликнули: «Это ложь! Еврейский народ отличен от всех других народов. Политическая сфера необходима для жизни всех прочих наций, но еврейский народ живет в сфере духа. Дух его, как он выражен в Торе, и есть его царство. Несмотря на изгнание из пределов родины, еврейский народ сохранится, ибо его дух и Тора с ним; он будет жить, доколе жив дух».

В поддержку своего тезиса Вы выдвинули и другие аргументы. Если я не прав, говорили Вы, то пророка Иеремию мы должны назвать предателем и изменником, ведь он подрывал боевой дух армии и даже желал, чтобы враг захватил его в плен. После того, как Навуходоносор разрушил его родную страну, Иеремия написал своему народу, находившемуся в изгнании: «Стройте домы и живите в них, и разводите сады и ешьте плоды их… плен будет продолжителен». Вы утверждали, что действия пророка Иеремии могут быть признаны верными, только если Израиль есть духовная нация, а его национальная жизнь основывается не на земле, а на духе, ибо Иеремия знал, что этот дух будет крепнуть в изгнании, что душа народа очистится и он не будет более почитать чужих богов.

Но, сударь, лишь столь острый ум, как Ваш, мог создать такие чудесные теории. Даже если бы мы признали, что все Ваши доводы верны, неужто Вы действительно думаете, что они помогли бы нашему народу? Разве не ясно Вам, сударь, что, если бы Ваши мнения преобладали среди всего еврейского народа, они принесли бы ему больше вреда, чем те заблуждения, которые мешали ему до сих пор?

Не будь я убежден в том, что разрушение нашей страны было вызвано множеством причин, я без колебания заявил бы, что именно Иеремия разрушил свою Родину и отдал ее иноземцам! Он сделал это неумышленно, ибо, быть может, думал так же, как Вы, но разве нам лучше от того, сделал он это неумышленно или с умыслом? Разве была какая-то разница в масштабах катастрофы, произошедшей, когда в ворота Иерусалима из-за ошибки Иеремии вошел Навуходоносор, и той, когда в ворота его вошел Тит из-за предательства Иосифа Флавия? Разве Исайя I и Исайя II думали так же, как Иеремия? Разве разделяли его воззрения Зрубавел и Нехемия? Разве следовали за Иеремией мудрецы Талмуда, установившие: живущий за пределами Эрец-Исраэль подобен человеку без Бога.

Но оставим в покое эти столь отдаленные от нас времена, ибо чрезвычайно тяжело судить о событиях, имевших место около двадцати пяти веков тому назад, особенно поскольку от тех времен остались лишь слова Иеремии, тогда как слова других пророков, например Шемаии, Нехеламитянина, Ахава, сына Комии, и Седекии, сына Маасеи, бесследно утеряны.

Создавая свою теорию, Вы преследовали цель помочь еврейскому народу, оживить в юношестве верность ему — но добьетесь ли Вы успеха? Будет ли мнений и доводов довольно, чтобы смирить бушующие вокруг нас бурные потоки, не дать им смыть нас? Являемся ли мы духовной нацией или нет, дела не решает. Независимо от того, каковы могут быть наши теоретические выводы, события в мире будут и дальше развиваться своим собственным путем, без оглядки на наши мнения. Разве не видим мы, что близится конец нашего народа? Разве одно только берлинское просветительство является причиной всех наших бед? Действительно, даже в тех странах, где евреи не слыхали ни имени Моше Мендельсона, ни его учения, еврейская молодежь идет по тому же пути, что и евреи Германии, отходя от своего народа и языка своих отцов. Берлинские маскилим написали много книг, разработали теории, доказывающие, что мы не являемся народом; евреи всех других стран, в любой стране, где коснулись их лучи просвещения, мыслят подобным образом, с тою только разницей, что не считают нужным тратить много слов на оправдания.

Так какой же прок, сударь, во всех этих теориях?

Каждому очевидно, сударь, что молодежь наша уходит от нашего языка, — но почему? Потому что язык этот представляется ей мертвым и ненужным. Все наши усилия заставить ее оценить важность этого языка для нас, евреев, будут бесполезными. Это поймет лишь еврей с еврейским сердцем, но такой человек поймет и без наших советов. А потому давайте действительно оживим наш язык! Давайте научим молодежь говорить на нем, и тогда она никогда его не предаст!

Но мы не сможем оживить еврейский язык иначе, как в стране, где число еврейских жителей превышает численность неевреев. Станем же увеличивать еврейское население в нашей безлюдной стране; возвратим остатки нашего народа на землю отцов; возродим народ, а тогда и язык его возродится!

Только такой подход, такая позиция могут разрешить все «вопросы» и положить конец всем дебатам. Такой призыв привлечет внимание даже тех евреев, которые ныне смеются над нами и считают нас безумцами. Человеческое сердце трогают не умствования, а чувства. Мы можем убеждать день напролет, кричать, что мы народ, хоть мы и лишены Родины, но все это будет тщетно и бессмысленно. Но мы можем обратиться к чувствам людей, к сердцам евреев, сказав им: земля отцов наших ждет нас, давайте заселять ее; а став в ней хозяевами, мы снова станем народом, как все другие. Такие слова будут выслушаны со вниманием, ибо сердце человеческое, сударь, даже сердце маскила, мягко, оно легко поддастся такому порыву.

Верно,