целом более заботливы, они лучше заботятся о вещах… о людях…

– Ну, это сильное обобщение, чувак, – перебил Эл по‐прежнему мягко, но так, будто хотел дистанцироваться от спорщика-друга, подумала Вайолет. – Довольно спорно предполагать, что такое определяет генетика…

– Да перестань ты с ним церемонничать, Эл, это же гребаная чушь, вот что это такое! – Джонни рассмеялся и глубоко затянулся дымом; сигарета для пущей убедительности затрещала. – Мы о том как раз и толкуем, друг мой Макс: шаблонные допущения и дрессировка используется для угнетения целых слоев общества. Что сталось бы с твоими амбициями или твоей верой в свои способности, если бы тебе с детства внушали, что ты годен лишь в уборщицы или няньки?

Эл, который в приверженности Джонни женской эмансипации нимало не сомневался, несколько уже раз являлся свидетелем того, что наскоки того на менее радикальных мужчин делались с тактической целью произвести впечатление на присутствующих женщин. Но не так уж многие прислушивались сейчас к их дискуссии, разве что молчаливая, настороженная Вайолет. Скучно ей, или она под кайфом, или пустышка? Или, находясь в тени Макса, трудно вставить словцо?

Боже милостивый, как он доволен собой, думала Вайолет, в то время как Джонни продолжал просвещать Макса о том, в скольких сферах угнетены женщины.

– Но истинное равенство должно учитывать и биологические различия! – перебил его Макс. – Женщины могут править миром – и при этом по природе своей они более заботливы, чем мы. И в самом деле, разве так не лучше?

– А что бы тебе для начала не спросить об этом свою? – высказал свое разочарование Эл, обращаясь к ковру.

В комнате воцарилось молчание. Вайолет сидела, не шевелясь, глядя на склоненную голову Эла, на его светлые взъерошенные прядки. Рука Макса замерла, зависнув над ее талией. Но тут наступил перелом; дверь в спальню Макса медленно отворилась, и Джен внесла густо утыканный свечками торт.

– С днем рождения тебя… – низким голосом начала она петь, а остальные обернулись на нее и подхватили.

Вайолет с улыбкой опустила голову, пытаясь – безуспешно – прикрыться своими длинными косами.

– Только что пробило полночь! Что означает, что теперь тебе официально двадцать лет, малышка, – сказал Макс, теплой рукой обнимая Вайолет за плечи и притягивая ее к себе, чтобы поцеловать в макушку, – чуть более по‐хозяйски, чем хотелось бы Вайолет в тот момент.

Эл все еще смотрел на нее. Особенная, слегка кривоватая улыбка играла у него на губах..

Вайолет склонила голову набок.

– У меня тоже сегодня день рождения, – дернув плечом, объяснил Эл.

– Не может быть!

Нестройное пение смолкло, и Джен направилась к Вайолет, протягивая ей торт. Вайолет поднялась и, подумав, наклонилась взять Эла за руку. Пальцы у него оказались длинными, теплыми и сухими.

“Мы отлично совпали”, – подумала она, потянув его, чтобы тоже поднялся, и сразу же отпустила.

– Слушайте все, у нас двойной день рождения! – объявила Вайолет с застенчивым удовольствием.

– Что, и у тебя, Эл? Обалдеть! – сказала Джен. – Ну, я думаю, свечек здесь достаточно для обоих.

Эл и Вайолет повернулись к торту друг против друга и задули пламя.

Когда дым от свечек рассеялся, Эл отбросил прядку со лба и глянул на Вайолет. Они встретились глазами. Ее почему‐то казались очень темными и очень яркими сразу. Взгляды сомкнулись, как две половинки магнита, с неминуемым тихим щелчком.

Время снова остановилось, и на этот раз для Вайолет тоже.

Глава 2

Февраль 1967 года

Тем субботним вечером, когда Вайолет вошла и встретилась с ним глазами через всю комнату, Эл понял, что что‐то между ними да будет. Клеющиеся психоделические фонарики, на которые Джонни и приятель его Джинджер устроили сбор средств, уже горели; нефритовые, оранжевые и фиолетовые слюни стекали по стенам зала, где студсоюз устраивал вечера. Из колонок, заполняя паузу, звучал “Саншайн супермэн”, и Эл был в своей стихии.

– Смотри, – с танцпола прошептал он в ухо Тамсин, – она здесь.

– Да, но и Макс тоже, – прошипела Тамсин, глянув через плечо.

Эл бросил на нее скорбный взгляд.

– Предоставь это мне.

Тамсин и Джонни посмеивались над Элом, не уставали его дразнить после того, как он тогда у Макса запал на Вайолет, знали, что он торчит в баре Грейвса или на выходе из аудиторий, надеясь там с ней столкнуться. Они думали, скоро он переключится на кого‐нибудь, как бывало с прежними его увлечениями.

Ничего подобного. Вайолет застряла у него в голове. “Это ведь неспроста!” – повторял он, мечтательно улыбаясь, имея в виду то, что родились они в один день.

– Ну, может, тебе стоит ее парня спросить, куда она делась, – говорила Тамсин, успевая отскочить прежде, чем получить по затылку.

И Вайолет в ту минуту, как вошла в студсоюз и увидела, что Эл на нее смотрит, осознала, что домой отсюда она пойдет с ним, и осознание это пронеслось по комнате так явно, что странно, что и Макс этого не почувствовал. Но, с другой стороны, Максу было не до того: озирая танцпол, он зацепился взглядом за группку девушек в глубине, у бара.

Не так давно Вайолет приметила в Максе какое‐то звенящее беспокойство. Рука его, обычно обнимающая ее за плечи или подхватывающая, словно бы ненароком, грудь – жест собственника, против которого она ничего не имела, напротив, ей это льстило, – теперь разгуливала по его волосам, торчала из заднего кармана джинсов. На вечеринках он норовил вдруг куда‐то пропасть и отыскивался на кухне, где болтал с какой‐нибудь хорошенькой первокурсницей. Вайолет как‐то даже выговорила ему за это, когда они вернулись домой.

– Прости, малышка. Но это всего лишь вечеринка.

Он смотрел ей прямо в глаза, и лицо у него было серьезное, но в голосе звучала некая легкость, летучесть, и что‐то еще приплясывало в его темно-карих зрачках. Со всей надменностью, на какую была способна, Вайолет дернула плечом в поношенном шерстяном пальто и была разочарована тем, как тихо стукнула входная дверь по разбухшей от сырости раме.

Но когда она шла по Эклсолл-роуд к своему общежитию в густой, зыбкой, как желе, синеве между темнотой и рассветом, Вайолет охватил страх. Нет, нельзя дать Максу ни малейшего повода оставить ее. Но еще хуже было вечерами, когда он куда‐нибудь уходил, а она считала нужным остаться дома и заниматься. Макс добродушно пенял Вайолет на то, что ее усердие в учебе чрезмерно: с начала второго курса она опередила не только его, но и большую часть тех, кто числился на их курсе. “Знаешь, я думаю, из девушек ты тут способней всех”.

Нет, она не знала. Ей в голову не приходило разделять успехи в учебе на мужские и женские.

С тревогой она справлялась, пока была поглощена чтением, но