страсти говоришь досель;

Во мне струишь ты, Грета, пламя.

VI

Любовь не побуждала ль нас?

Не был ли шёпот непрестанный

Любви, как хохот твой гортанный?

Один лишь голос в тихий час,

Припев, столь громкий и желанный.

Страсть[23]

У истинной Любви и Страсть чиста;

Земная в ней отражена черта,

Чью суть создал на небесах Творец,

Но переводит на язык сердец.

Роберт Саути[24]

(1774–1843)

Ариста[25]

Легенды славят мастера-творца,

Кто с многих дев писал свою Венеру, —

Когда пылали страстные сердца

И бились от волнения без меры.

Он отбирал на острове своём

У всех красавиц: то румянец алый,

То нежный взгляд, улыбку ясным днём,

То блеск очей, живой или усталый.

Прекраснейшее видя мастерство,

Народ пред ним пал ниц в молитве чистой,

Венком украсив миртовым того,

Чей дар изобразил тебя, Ариста.

Несчастлив тот художник, кто в других

Находит прелесть нежных щёк твоих.

О, Валентин[26]

О, Валентин, скажи той деве милой,

Чей образ до сих пор в моих мечтах,

Что вновь я здесь, в тени густой, унылой,

И ночи мрак печален, как монах.

Что в жизни я своей уединённой

Страдаю каждый вечер в тишине

И слушаю тоскливо перезвоны,

Поющие ей так же, как и мне.

Скажи, что я вздыхаю от мученья,

Чарующий представив силуэт,

Глаз волшебство в своём воображенье

И на щеках улыбки дивный свет;

В тот час, когда стихает в роще звук,

Любви своей я чувствую недуг.

Порлок[27]

Порлок! Ты чуден зеленью долин,

Грядою скал, где папоротник с дроком,

Журчащих вод стремительным потоком

Среди лесов, где путник мог один

Мечтам предаться, и седой канал,

Где в твой залив, крутясь волной, впадал.

Не позабыть тебя, Порлок!

Там летний дождь меня схватил в объятья;

Но буду постоянно вспоминать я

Как здесь, спокойный узник, одинок,

Дня окончанье тщетно ожидал,

И создал свой сонет в пивной, где ленью

Был вдохновлён, и где в уединенье

Уныние рифмовкой прогонял.

VI. Распятый раб[28]

Распятый раб с растерзанной спиной

Повис добычей каждой хищной птицы!

Не стонет он, хотя в жестокий зной

Мучительно терзают кровопийцы.

Не стонет он, хотя стервятник рвёт

Живую плоть. Взгляните, вы, кто дерзко

Лишил его и мира и свобод!

И кто в грехе, корысти ради, мерзко

Согласен жить. Вне тлена, наверху,

Иной есть мир: и вы усвойте прежде,

Чем огласить – готовы мы греху

Из-за корысти следовать в надежде, —

Что этот Раб, пред Ним возвысив глас,

Спасёт вас от проклятья в судный час.

Король Генрих V и отшельник из Дрё[29]

Сквозь стан отшельник быстро шёл,

Где каждый воин сник

В почтенье скромном, иль просил

Благословить в тот миг;

Вот так палатки короля

Он без помех достиг.

В палатке Генрих был один:

Сидел над картой он

И планом будущих побед

Был сильно увлечён.

Король на гостя своего

Незваного взглянул,

Узрев Отшельника, ему

Приветливо кивнул,

Святого старца кроткий взгляд

Отвагою сверкнул.

«Раскайся, Генрих, твой захват

Моей земли жесток!

Раскайся вовремя и знай,

Суд божий недалёк.

Я прожил сорок мирных лет,

Где протекает Блез,

Но вот под старость я скорблю,

И смех кругом исчез.

Любил смотреть на парус я,

Белеющий вдали,

В те времена вино и хлеб

Для города везли.

Теперь не вижу парус я,

Белеющий вдали;

Болезни, Голод, Смерть и Ты —

Погибель для земли.

В пути молился пилигрим,

Идя к святым местам,

И дева пела у окна,

Вняв неге и мечтам.

Умолкнул ныне пилигрим,

Его терзает страх,

И крик о помощи застыл

У девы на устах.

Юнцы резвилась на реке

Под звонкий плеск весла,

И звуки томные на брег

Виола их лила.

А ныне трупы вижу я,

Плывущие вдали!

Раскайся, Генрих, ты палач,

Уйди с моей земли!»

«Нет, я продолжу свой поход, —

Вскричал король тогда, —

Не видишь, Бог мне отдаёт

Подряд все города?»

Отшельник, это услыхав,

Свой опускает взор,

На кротком старческом лице

И хмурость, и укор.

«Увы, не ставят Небеса

Жестокостям предел,

Но разве легче на душе

От сих кровавых дел?

Покайся лучше, супостат,

Иль бойся страшных бед!

Ведь скоро ждёт тебя удар

Среди твоих побед».

Король улыбкой проводил

Отшельника во тьму;

Но вскоре вспомнил те слова,

Лишь смерть пришла к нему.

Мои книги[30]

На Мёртвых я бросаю взгляд,

Когда из полутьмы

Невольно на меня глядят

Могучие умы.

Друзья мне верные они,

Я с ними говорю все дни.

Я с ними в счастье всякий раз

И в скорби быть привык;

А как подумаю подчас,

Что вечный их должник,

Сижу один я, недвижим,

В слезах признательности к ним.

Все мысли с Мёртвыми; ведь я

В их