Я двинулась вперед прежде, чем сама это поняла. Спустилась по ступеням на пол зала. Через каждую пару футов располагались постаменты, на которых лежали тонкие зубила и молотки. Я двинулась направо, осматривая стену – то, что было высечено на камне. Это были слова. Имена. Возраст. Некоторые надписи с эпитафиями. Другие – без. Подойдя ближе, я заметила вырезанные в камне рисунки. Портреты, исполненные умелой рукой художника. Судорожно вздохнув, я пошла вдоль изгиба стены. Имена… их так много. Они покрывают всю поверхность от пола до потолка, но у меня сжалось сердце из-за дат, отмечающих рождение и смерть. К горлу подступил ком, когда я обнаружила, что у многих одна и та же дата смерти. Я узнала эти даты, и иссеченные стены начали расплываться перед моими глазами.

Только немногие даты смерти случайны, некоторые отстоят на сотни лет назад. Другие же обозначают даты всего десять или пять лет назад, или прошлый год, или… или пару месяцев назад. Но многие другие даты совпадают с прошедшими Ритуалами.

И возраст…

Я схватилась за сердце. Два года от роду. Семь месяцев от роду. Четыре года и шесть месяцев от роду. Десять лет от роду. И так далее. Их было так много. Тысячи. Тысячи и тысячи детей. Младенцев.

– Они… они с Ритуалов, – нарушила я тишину, мой голос прозвучал хрипло и невнятно.

– Да, многие, но остальные – убитые Последователи, – ответил Кастил откуда-то сзади. – Некоторые умерли от того, что Вознесшиеся называют изнурительной болезнью, но на самом деле – от бесконтрольного кормления.

Я зажмурилась, и перед моим мысленным взором возник образ господина и госпожи Тулис. Они так потеряли двоих детей. Двоих.

– Ты заметила имена без дат смерти? – Теперь он подошел ближе. – Это пропавшие без вести. Предположительно, они стали Жаждущими или умерли.

Я открыла глаза и сморгнула слезы. Шагнув ближе, протянула руку, чтобы потрогать бороздки, формирующие очертания щек и глаз, но резко остановилась. Внизу у стены стояли старые, засохшие цветы. И немного свежих. В свете факелов блестели драгоценности. Ожерелье. Браслет. Перстень. Два обручальных кольца, одно наложено на другое. Моя рука затряслась, и я опять прижала ее к груди.

Я остановилась перед чучелом животного. Старый медведь с бледной лентой в виде короны. У меня саднило горло.

– Это лишь малая часть жизней, которые забрали Вознесшиеся. Есть огромные залы, в которых не осталось места больше ни для одного имени. И это только имена смертных, которых забрали. – Каждое его слово звучало отрывисто и горько. – В Атлантии есть стены с именами наших павших: они тянутся так далеко, насколько хватает глаз.

Не сводя взгляда с медведя, я тяжело сглотнула и провела пальцами по щекам, стирая влагу.

– Я не без греха. Уверен, по моей вине можно вырезать имена на других стенах, но я – не они. – Он говорил тихо, но каким-то образом его голос отдавался эхом в зале. – Мы – не они. И все, о чем я прошу: когда в следующий раз ты решишь, что я не лучше Вознесшихся, подумай об именах на этих стенах.

Я знаю, что ты не такой, как они… Слова просились на язык, но я не могу говорить. Я едва держу себя в руках.

– Могу тебя заверить: подавляющее большинство тех, кого я убил, тех, кто очутились в могилах или на стенах, заслуживали этого, – снова заговорил Кастил. Его голос был негромким, но в нем звучала резкость остро наточенных зубил, которые ждали, когда их возьмут дрожащие от горя пальцы. – Я не потратил ни одной свободной минуты, чтобы подумать о них. Но что касается невинных? Тех, которые случайно очутились среди жертв, убитых моими сторонниками? Я потерял сон из-за них – из-за всех Лорен и Дафин этого мира. Виктеров…

– Хватит, – прохрипела я.

Я не могла шевельнуться, казалось, целую вечность.

Кастил молчал. То ли он сказал все, что хотел, то ли решил быть снисходительным.

Когда я наконец снова обрела способность двигаться, у меня дрожали губы. Я пошла дальше, обнаружила более свежие цветы, более недавние даты и более распространенные имена – и множество слишком коротких промежутков между датами рождения и смерти и имен, после которых даты смерти нет.

Не знаю, сколько мы здесь пробыли, но мне было нужно обойти весь зал, увидеть каждое имя, которое я смогу прочесть, запомнить как можно больше и засвидетельствовать ужасные и болезненные потери.

Кастил был прав, когда сказал, что это то, чего никто не хочет видеть. И я не хочу, но должна. Такое никто не подделает. Это невозможно.

Я медленно повернулась кругом.

Кастил стоял у выхода.

– Ты готова?

Я кивнула, чувствуя себя как после битвы с легионом Жаждущих.

– Хорошо.

Он подождал меня и начал подниматься по ступеням. Мы оба молчали, пока не вышли наружу и не обнаружили, что день давно сменился ночью.

Я наблюдала за тем, как он закрывает дверь и кладет на нее ветку.

– Почему ты убрал тела со стены? – спросила я.

Кастил все еще стоял на коленях.

– Это имеет значение?

– Да, – прошептала я.

Он поднял голову и уставился на залитый лунным светом снег.

– Я не лгал, когда говорил, что помогал про́клятым, укушенным Жаждущими, умереть с достоинством. Я так и делал, потому что считал: в смерти должно быть достоинство, даже когда речь идет о тех, кто мне ненавистен. Я забыл об этом, охваченный гневом и… – Он осекся и поднял взгляд на меня. – Ты напомнила мне, что я так считал, когда был Хоуком.

Хоуком.

– Спасибо, – хрипло сказала я, не вполне понимая, за что благодарю: за то, что он вспомнил, или за то, что показал мне то, чего бы я никогда не захотела, но должна была увидеть.

Он наклонил голову, глядя на меня снизу вверх, и встал.

– Идем, – тихо сказал он. – Нам многое нужно обсудить, пока не стало слишком поздно.

Его предложение, которое не было предложением.

Наше будущее. Которого на самом деле нет.

Я ничего не говорила, пока мы возвращались в крепость, и не возразила, когда он опять взял меня за руку. Не знаю, почему он это сделал. Вряд ли он боится, что я сбегу. Может, ему просто нравится держать меня за руку.

И мне приятно, что меня держат за руку.

Последним, кто часто это делал, был Йен, причем только когда рядом никого не было. Но сейчас ощущения совершенно другие.

Может, мне так приятно, потому что мыслями я все еще в том зале, точнее, в склепе без единого тела, среди всех тех людей, которые больше никого не возьмут за руку. А может, потому что мой разум все еще пребывает в том мгновении, когда Кастил напомнил, что он отчасти Хоук.

Мы молчали всю дорогу до крепости и пока поднимались в комнату. Войдя туда, он подвел меня к камину. Я стояла, впитывая тепло озябшей кожей.