— Итак, когда мы можем ожидать от наших мальчиков новых щедрот?

— На празднике Флоры, — отвечает Амара, без приглашения подтягивая к себе табурет. — Но нас наймет другой клиент — мужчина по имени Корнелий. Этот заказ будет как бы… пробным. Он хочет посмотреть, сможем ли мы справиться еще лучше. Тогда он, возможно, будет нанимать нас регулярно.

— Справиться лучше? — хмурится Феликс. — Он что, тоже трахал вас, не заплатив?

— Нет. — Амара старается не выдавать раздражения. — Он хочет, чтобы мы лучше спели и станцевали. Он попросил нас выступить на своем пиру в первую ночь Флоралий в следующем месяце. Он никем из нас не воспользовался. — Она вспоминает расчетливый взгляд, с которым Корнелий схватил ее за бедро. — Впрочем, это наверняка войдет в цену. Он велел передать тебе, что заплатит семьдесят за пробный заказ, а за будущие — девяносто.

— Столько денег — за пение?.. — удивляется Феликс, доставая из ящика стола таблички, чтобы записать обещанные ею суммы. — Что ж, у каждого свои причуды. Вам с Дидоной надо поупражняться. Можете играть здесь, чтобы я знал, чем вы занимаетесь.

— И еще кое-что, — говорит Амара. Она достает из сумки серебряную монету, которую Нисий вложил в ее ладонь, когда они с Дидоной уходили. «За твои добрые слова, — сказал он. — За Фортунату». Положив монету на стол перед Феликсом и убрав руку, она испытывает почти физическую боль. — Я получила это в благодарность от одного из гостей, — произносит она, глядя на него, — и хочу потратить на одежду для выступлений для нас обеих и, возможно, музыкальные уроки.

— Уж не ждешь ли ты от меня благодарности за честность?

— Нет. Я ожидаю, что ты способен оценить выгодное вложение. У этих мужчин есть определенный стиль. В этом, — Амара теребит свою изношенную тогу, — мы будем выглядеть неподобающе. Прошлой ночью мы выступали обнаженными. Но нельзя каждый раз прибегать к одним и тем же уловкам.

Он подталкивает монету обратно к ней.

— Тогда возьми ее. Но я хочу получить доказательство твоих расходов. — Феликс, заложив руки за голову, откидывается в кресле и ухмыляется ей. — Не ты одна успешно провела ночь. — Амара не успевает скрыть удивление. Она не ожидала от него подобных откровений. — Проклятие, да я не об этом! — говорит он при виде ее изумленного лица. — Я бы не стал называть успехом женщину. — Он склоняет голову набок. — Ну, только если она заработает для меня девяносто денариев. Нет. Я имею в виду, что Симо наконец проучили. — Улыбка застывает на лице Амары. — Вчера поздно ночью какие-то пьяницы разнесли его таверну. Не оставили камня на камне. — Он пожимает плечами. — В дни Виналий это не редкость. Кругом столько пьяных. К сожалению, наша красавица Драука оказалась недостаточно проворна. Теперь ее лицо уже не так красиво. Осколок стекла выколол ей глаз.

Амара, задохнувшись, как от удара, смотрит на него.

— Нет… — выдыхает она, словно произнесенное ею слово способно стереть все, что он сотворил. — Нет. — Вспомнив безупречное тело и прекрасное лицо купающейся Драуки, она в ужасе прикрывает рот ладонью. — Нет!

— В чем дело? Ты же сама предложила разгромить его таверну. Эта баба тебе даже не нравилась.

— Но Драука не сделала тебе ничего дурного! — кричит Амара, разрываясь между горем и яростью. — Она всего лишь женщина! Что с ней теперь будет? Как ей работать? Что она будет есть? На что ей жить? Бедняжка, ее лицо… — Ее душат слезы. — Ее прекрасное лицо…

— Ну, теперь она точно не соперница моим девочкам, — говорит Феликс с полным равнодушием к ее терзаниям. — Симо придется потратиться, если он хочет вложиться в другую такую же шлюху. Сомневаюсь, что ему это по карману, ведь ему придется изрядно подлатать таверну.

— Значит, настоящей целью была Драука? — В душе Амары нарастает ужас. Она вспоминает, как еще вчера Драука, полная жизни, пылающая от страсти, танцевала с Викторией на Виналиях. Амара боится, что вот-вот лишится чувств.

— Брось, Амара, — успокаивающим тоном говорит Феликс, встает из-за стола и, подойдя к ней, поднимает ее с табурета. — Не ломай комедию. Ты сама посоветовала мне выждать время и не сводить счеты сразу после случая в термах. Никого из этих мужчин невозможно связать со мной. Зачем, по-твоему, я скрываю имена многих клиентов? — Он притягивает ее чуть ближе и нежно выдыхает ей на ухо: — Суть мести заключается в уничтожении врагов. Похвальба и гордые признания — это для детей. — Он делает шаг назад и медленно отпускает ее, чтобы она не упала. — А сейчас… — Он хлопает в ладоши, будто желая вывести ее из транса. — Довольно. Вам с Дидоной надо обзавестись красивой одеждой и начать разучивать песни.

— Зачем же ты мне рассказал? Зачем, если не из хвастовства?

Феликс присаживается на край стола, пристально глядя на нее.

— Потому что, если об этом станет известно, ты рискуешь больше меня. — Он поднимает взгляд на бычьи черепа, словно внезапно заметив в рисунке на стене что-то новое. — Хотя, возможно, Симо посчитает Дидону более ценной. Ведь она как-никак красивее.

Амару охватывает страх. Она чувствует, как он проникает все глубже, словно пронзающий рыбу крючок, и понимает, что эта боль никогда ее не отпустит. Взяв серебряную монету Нисия, Феликс разжимает ее пальцы и вкладывает ее ей в ладонь. Она молчит. Он поворачивается к ней спиной и снова устраивается за столом.

— Драука тебе ничего не сделала, — произносит Амара. — Она этого не заслуживала.

Феликс смеется.

— Никто и никогда не получает по заслугам, — от души забавляясь, говорит он. — По-твоему, чтобы выжить в Помпеях, достаточно сосать концы и красиво одеваться? А теперь пошла отсюда, да пошевеливайся.

Выйдя из его покоев, Амара прислоняется к стене лупанария. Ей хочется закричать, замолотить кулаками в дверь, взвыть от отчаяния, но она стоит стиснув зубы. Мучительное желание рассказать кому-то о случившемся, разделить свое бремя давит ей на череп изнутри. Она закрывает глаза. Этим она ничего не добьется. Почему Дидона тоже должна жить в страхе? Отныне каждое мгновение будет омрачено воспоминанием об этом зверстве Феликса. Нельзя доверять подругам такую смертельно опасную тайну.

«Ты же сама предложила разгромить его таверну». Амара глубоко вдыхает, теребя в пальцах серебряную монету. Ничего не поделаешь, остается лишь вообразить, будто ничего не произошло, и попытаться притвориться, даже перед самой собой, что она ничего не знает.

Когда она снова присоединяется к подругам в «Воробье», они списывают ее молчаливость на обычные выходки Феликса. Кресса уже ушла, отправившись забыться похмельным сном в своей темной кубикуле.

— Все-то ему нет покоя, — говорит Бероника, убедившись, что Амара не голодна, и доедая остатки нута. — Проклятый Феликс. Вечно пытается доказать, что его хрен — самый большой.

Дидона сжимает ладонь Амары под столом, и ее переполняет чувство вины. Смогла ли бы подруга любить ее так же сильно, узнай она о Драуке? Неужели Феликс говорил правду и именно Амара подала ему эту мысль?