— Откуда ты знаешь Зоила? — спрашивает его Дидона, не в силах оторвать взгляд от чудовищного пирога.

— Он мой близкий друг. Сколько мы пережили вместе! — расчувствовавшись, отвечает Нисий. — Наши старые хозяева любили друг друга еще мальчишками. В конце концов они позаботились обо мне и Зоиле. Мой завещал мне свободу, но не свое состояние. — Он жадно опорожняет свою чашу и недвусмысленным жестом вытягивает ее перед собой. К нему спешит одетый в зеленое мальчик с огромным серебряным кувшином вина. — Впрочем, сам старый Амплиат не купался в такой роскоши. Зоил все что хочешь в золото превратит. Таким уж он родился.

Феликс не завещал бы Амаре не то что свободу, но даже поношенную тунику. Ей смешно даже на секунду представить себя его наследницей.

— А сейчас глядите в оба, — говорит им Нисий, показывая на исполинский пирог. — Вам это понравится.

Оберегавшие пирог рабы отходят в сторону, и к угощению, размахивая огромным ножом, приближается мужчина в красном. Поклонившись хозяину, он зрелищным ударом протыкает тесто, поднимает крышку и отступает назад. Возникает тягостная заминка. Судя по всему, из пирога должно было что-то выскочить, но ни намека на движение не предвидится. Повар, наклонившись, тычет в начинку ножом. Вылетают несколько вялых, чирикающих воробьев. Две птицы шлепаются на пол, недалеко отлетев от подноса.

Воцаряется мертвая тишина.

— Браво! — кричит Квинт, разражаясь аплодисментами. — Браво!

Остальные гости следуют его примеру. Вскоре неуверенные хлопки превращаются в оглушительные рукоплескания. Искоса взглянув на Зоила, Амара замечает на его лице благодарность. Фортуната выглядит разъяренной.

— Какая жалость, — бормочет Нисий. — Оттуда должна была вылететь стая воробьев в честь Венеры. Наверное, большинство задохнулись от жары. Повару надо было оставить отверстия побольше.

Квинт сбрасывает ноги с ложа и встает.

— Мой многоуважаемый хозяин, я настаиваю, чтобы, пока разносят блюдо, ты усладил свой слух музыкальным выступлением. — Он знаком подзывает одного из своих рабов, и тот с поклоном преподносит ему лиру.

Амара надеется, что яркое освещение не обнаружит всю непритязательность ее инструмента. В этом доме, полном кованого серебра и и чеканного золота, он походит на крестьянскую игрушку.

— Да, спасибо, — благодарит Зоил, оживленно кивая. — С удовольствием.

Амара берет лиру и помогает подняться Дидоне. На мгновение они замирают, черпая силы во взаимной поддержке.

— Сначала споем гимн Сапфо, — негромко говорит Амара подруге. — Пусть нам улыбнется Афродита. Никто из ее почитателей не сравнится с тобой в красоте.

Амара уверенно подходит к ручейку и переступает через него, избегая плавучих масляных ламп. Дидона следует за ней, и вот они уже стоят бок о бок между желобами в центре сборища. На их коже играют отблески огоньков. Теперь Амара радуется, что они сбросили тоги еще на пороге. Их одежд она стыдилась бы гораздо больше, чем своего нагого тела. Она шепотом дает указания Дидоне, и обе с поклоном поворачиваются к хозяину.

Зоил и Фортуната наблюдают за ними со своего ложа. Она понимает, что говорить с ними не подобает ни с грубостью шлюхи, ни со скромностью дочери врача. Жизнь не научила ее подходящему языку, и придется изобрести новый.

— Нас зовут Амара и Дидона. — Ее ясный голос прорезает журчание воды и стоящий гул. — Мы ваши самые благодарные гостьи. Мы здесь, чтобы почтить Венеру Помпейскую. Если бы богиня любви удостоила нас своим появлением здесь, то в саду подобной красоты она бы ощутила себя в олимпийских рощах. — Амара кивает Фортунате, и та отводит глаза. — Как видите, мы смиреннейшие из ее служанок. Но сегодня, во время Виналий, место найдется даже для почитательниц вроде нас.

Амара берет в руки лиру и, стараясь унять дрожь в пальцах, ударяет плектром по струнам.

— Кто способен восславить Афродиту лучше Десятой музы, лесбосской поэтессы? — Она с улыбкой поворачивается к Квинту.

Амара и Дидона запевают песню Сапфо. Они начинают робко, но, поочередно обращая друг к другу куплеты, находят в музыке свою особую радость. Они покачиваются в такт мелодии, подражая движениям друг друга так же, как повторяют друг за другом фразы. С подачи Дидоны девушки поворачиваются то к одному, то к другому гостю, вовлекая их в песню. Полностью завоевать благосклонность слушателей им не удалось — Амара отчаялась расположить к себе Фортунату, — однако многие мужчины явно наслаждаются представлением.

Закончив петь, они кланяются, и Зоил с видимым облегчением хлопает. Возможно, он ожидал чего-то совершенно иного.

— Прелестно, прелестно, — говорит он. — Очень любезно со стороны твоего отца, Квинт.

— Позволь им закончить комической сценкой, — отвечает Квинт. — Так заведено у лучших актрис.

Амара смотрит на Дидону, и та поднимает брови. Разве у них есть выбор? Остается лишь единым духом выдать народный номер Сальвия. Еще одно цветистое воззвание к Венере кажется излишним, поэтому Амара без объяснений начинает наигрывать на лире. Дидона мгновенно затягивает партию пастуха, с преувеличенно отчаянным стоном прижимая руки к груди. Гости неуверенно переглядываются, не зная, как принять эту перемену тона, но Амара обводит всех улыбкой и нагнетает театральность в образе высокомерной возлюбленной. Квинт и Марк встречают каждый припев шумными одобрительными возгласами и, кажется, получают от представления еще больше удовольствия, чем в форуме. Другие присутствующие выглядят не столь довольными. Однако финальная гибель Дидоны все же вызывает несколько смешков, а главное, появление сладких блюд завершает их выступление без вымученных прощаний.

У Амары кружится голова от волнения, возбуждения и голода. Вернувшись к ложу, девушки обнаруживают, что между их спутниками, выпрямив спину, сидит третий мужчина, одетый в темно-синий плащ.

— Это Корнелий, — невнятно представляет его Марк и промахивается, пытаясь хлопнуть друга по спине. Очевидно, вино Зоила ударило ему в голову. — Корнелий! Лев в стаде вольноотпущенников! Он посвящен в нашу маленькую шутку.

Корнелий старше Марка и Квинта, и его приветственный взгляд кажется жестче и искушенней. Усадив Дидону к себе на колени, он знаком повелевает Амаре сесть рядом.

— Вы обе само очарование, — произносит он. — В первой песне я ни намека на подвох не усмотрел. Но последний номер подверг бы испытанию доверчивость любого, кроме Зоила. — К неудовольствию Амары, он со смехом кладет свободную руку высоко ей на бедро. — Побольше движения, парочка более подходящих песен, и вы будете совершенно восхитительны. — Говоря это, он смотрит на Дидону и поглаживает ее руку.

На лице девушки застывает непроницаемое выражение, как всегда, когда ее лапает мужчина. Амаре хочется остановить его, поймать за запястье. Корнелий поворачивается к ней, и она моргает. Он улыбается так, словно видит ее насквозь и забавляется ее гневом.

— Как вы смотрите на то, чтобы спеть на настоящей пирушке?