— Зоил, дружище! — манерно восклицает Квинт, напоминая карикатуру на представителей своего класса, и подходит к ложу хозяина. — Мне ужасно жаль, что мы опоздали. К нашему глубокому сожалению, мой отец не смог прийти, но по его настоянию мы привели для твоего развлечения двух его самых любимых актрисок. С кем, как не с этими чаровницами, отмечать Виналии?

Застольные разговоры стихают. До слуха Амары доносятся смешки и ропот пирующих. Она стоит с гордо поднятой головой, глядя прямо перед собой и стараясь не обращать внимания на бешеный стук своего сердца.

В воображении Амары не создалось ясного представления о Зоиле, но лежащий перед ней человек не имеет ничего общего с образом, подсказанным ей фантазией. Он и в самом деле облачен в дорогие ткани, однако нервные бегающие глаза и тонкий рот, подергивающийся, будто у жующего козла, оказываются полной противоположностью ее ожиданиям. Мужчина, в замешательстве наморщив лицо, смотрит на нее и Дидону. Амара готова провалиться под землю от стыда.

— Ах, как это любезно, — выдавливает он наконец. — Как любезно со стороны добрых молодых людей, не правда ли, любовь моя? Привести актрис — это так современно, не так ли, Фортуната?

От Фортунаты, полулежащей рядом с Зоилом, не укрылось оскорбление, нанесенное ее мужу. Заостренные черты ее умного лица портит густой слой макияжа, сбившийся складками на лбу. «Рабские стигмы[19]», — догадывается Амара. Должно быть, Фортуната пытается замазать следы былого унижения.

— Да, супруг мой, — громким голосом говорит она. — Очень современно.

Кое-кто из собравшихся смеется. Фортуната холодно улыбается двум своим новым гостям, полностью игнорируя обнаженных девушек. Квинт отвечает ей улыбкой, но Марку хватает совести смутиться. Зоил раздраженно отмахивается от жены.

— Вы уж простите Фортунату, — подобострастно извиняется он. — Она довольно старомодна. Прошу, передай своему отцу, что для меня это великая честь. Надеюсь, вскоре он удостоит меня визитом и примет мою благодарность лично.

— Ты должен позволить им для себя спеть, — настаивает Квинт. — Ничто не доставит им большего удовольствия, чем знать, что они тебе угодили.

— Хорошо-хорошо, — говорит Зоил, без особого воодушевления глядя на Амару и Дидону. — Но сначала вы должны насладиться особым блюдом от моего нового повара. Его как раз сейчас подадут.

Раб в ярко-зеленых шелках суетливо провожает их к огромному пустому ложу. Амара с болью понимает, что им уготованы самые почетные места. Должно быть, Зоил действительно желал произвести впечатление на отца Квинта. Мужчины растягиваются на обложенной подушками лежанке, и Амара и Дидона присаживаются рядом с ними. Она чувствует, что взгляды ближайших гостей устремлены на них. «Мне не стыдно», — твердит она себе, когда Квинт проводит ладонью по ее груди и боку. Другой раб, облаченный в такие же ядовито-зеленые одежды, что и предыдущий, появляется с серебряным подносом и раздает им всем бокалы вина.

— Видел лицо Фортунаты? — шепотом спрашивает Квинт Марка, отхлебывая из бокала. — Зазнавшаяся выскочка.

Марк, оказавшийся на безопасном расстоянии от гнева хозяйки, угодливо посмеивается. Амара сжимает свой бокал. Квинт массирует пальцами ее талию.

— Пей, дорогая, это самое дорогое фалернское, которое я когда-либо пробовал.

— Две тысячи сестерциев за кувшин, — громко говорит краснолицый пожилой мужчина, устроившийся на соседней лежанке. — Здесь подают только отменное вино. У Зоила лучший дом в городе. Готов поспорить, тебя немало обрадовало его приглашение. Жаль, твой старик-отец не смог прийти.

Квинт закатывает глаза, а Марк фыркает в свой бокал.

— Значит, теперь мода на актрис? — продолжает захмелевший мужчина, не замечая их презрения. — Должен сказать, тут я на стороне Фортунаты. По-моему, это слишком уж современно даже для Виналий.

— Разве сама Фортуната не была когда-то актрисой? — спрашивает Марк.

— Не знаю, кто тебе такое сказал! — возмущается старик. — Она почтенная вольноотпущенница. Отметины… Согласен, прискорбно… Но это у нее с детства. Еще до того, как она попала в дом к старому владельцу. Я имею в виду владельца Зоила, старого Амплиата.

Амара поднимает взгляд на ложе хозяев дома. Каскад падает в украшенный резными дельфинами желоб у них под ногами. Значит, Фортунату клеймили еще девочкой. Что же это было за детство? Остается лишь надеяться, что сейчас бывшая рабыня вовсю наслаждается своим богатством.

— Правда? — спрашивает Квинт. — Как занятно.

— Он ведь мог на ней и не жениться. Я про Зоила. Но знаете, что он мне сказал? — Мужчина осоловело наклоняется к ним поближе, едва не валясь с лежанки. — «Нисий, — говорит, — я не мог спокойно смотреть, как мужчины за ужином вытирают свои грязные руки об одежды моей Фортунаты, будто она треклятая салфетка. Конечно, я ее освободил, конечно, я на ней женился». — Нисий нетвердой рукой поднимает тост. — Золотые слова! Вот это, я понимаю, любовь.

— Прекрасно, — бормочет Марк.

Амара чувствует, как сидящий рядом Квинт всем телом сотрясается от смеха.

— Я знаю много песен о любви, — говорит она, — но даже в них редко услышишь о столь глубокой преданности.

— Ты права, так и есть, — горячо кивает Нисий. — Это правда.

Марку приходится скрыть хохот за приступом кашля. Квинт наклоняется к ней и выдыхает ей на ухо:

— Умничка.

Амара, изогнувшись, улыбается ему. Теперь ей наконец стало ясно, как угодить всем гостям на этом празднестве. Квинт слишком невежествен, чтобы понять, что она говорит искренне. Она может безбоязненно оказывать почтение хозяину дома: мужчины, которые привели ее, просто-напросто примут ее слова за насмешку. Несколько расслабившись, Амара постукивает Дидону по плечу и шепотом произносит:

— Только погляди, что тут творится!

Она смотрит на других гостей, возлежащих на ложах у кромки воды. Десятки ярко пылающих масляных светильников источают такой жар, что она почти радуется своей наготе. Все остальные гости укутаны с ног до головы. Некоторые обливаются потом под грузом своего богатства. Ободок одной женщины инкрустирован такими тяжелыми драгоценными камнями, что ей приходится опереться головой на руку.

— Нельзя петь ту народную песню на таком пиру, — шепчет Дидона в ответ.

— Очень даже можно, — говорит Квинт. — Но всему свое время… А вот и диковинное блюдо, обещанное нашим дорогим хозяином!

Группа мужчин в алых одеждах торжественно вносит на плечах огромный поднос, напоминая рабов, несущих по улицам паланкин. На нем лежит гигантский пирог с крышкой из теста, вылепленной в форме лебедя.

— Жаль, вы пришли слишком поздно, чтобы отведать дары моря, — принюхивается Нисий. — Морские ежи были неподражаемы.