— Наверное, Рустик — великодушный хозяин, раз отпустил тебя свободно гулять на празднике вина, — произносит она.

— Да, но его великодушие небезгранично. У меня есть всего час, не больше.

Не в силах отвести взгляд от его лица, Амара вспоминает свою молитву Венере-Афродите. «Дай мне познать власть любви, пусть даже я никогда не узнаю ее сладость». Возможно, богиня наказывает ее за гордыню.

— Так не будем же тратить время понапрасну, — говорит она, протягивая руку Менандру.

Влекомые потоком общего счастья, они рука об руку идут сквозь толпу куда глаза глядят.

— С тех пор как мы виделись последний раз, я трижды бывал в «Воробье», — прерывает молчание Менандр. — Я проводил там каждый свободный вечер. Трактирщик сказал мне, что тебя можно застать там только днем.

— Но ты все равно продолжал туда ходить?

— Конечно! Слабая надежда на нашу встречу лучше, чем никакой.

Мысль о том, что Менандр ждал ее совсем рядом, прямо через дорогу, а она не имела возможности прийти, кажется почти невыносимой.

— Жаль, что меня там не было, — говорит Амара.

— Твой хозяин дает тебе отдых во время игр? Наверняка дает, ведь по традиции в первой июльской игре дозволено участвовать и рабам.

— В июльской игре? — в ужасе переспрашивает Амара при мысли о том, что их следующее свидание состоится так нескоро.

— Неужели ты не можешь потерпеть ради меня?

Она понимает, что афинянин ее дразнит. В их первую встречу он с тем же самоуверенным видом провозгласил, что лампа в ее руках принадлежит ему. Она улыбается, не желая слишком легко признавать свои чувства:

— Да, возможно, хозяин отпустит меня на игру.

Они достигают конца форума. Музыкант наигрывает на лире медленную печальную мелодию. Амара наблюдает за ним, воображая дрожание струн под своими пальцами.

— Раньше я тоже играла, — говорит она. — Вечерами отец любил слушать мое пение. Но только в кругу семьи, — добавляет она в надежде, что Менандр поймет: в отличие от Помпеев, в Греции она была добропорядочной девушкой.

— Почему бы тебе не одолжить у него лиру?

Амара смеется, приняв его предложение за шутку.

— А что такого? — настаивает он. — Сегодня же Виналии. Ты вправе просить о чем угодно.

Растерявшаяся Амара вовремя замечает стоящую в одиночестве Дидону. Бероники и Галлия нигде не видно.

— Вон моя подруга, — говорит она, показывая на девушку. — Давай подойдем.

— Я ее помню, — отвечает он. — У нее прекрасный голос.

Амара заново представляет их друг другу. К ее облегчению, Дидона делает вид, что его не помнит. Он ни за что бы не догадался, что они посвятили обсуждению его имени и характера больше времени, чем жрецы посвящают гаданию по внутренностям животных.

— А где же Никандр? — спрашивает она.

— У него была всего пара минут. Он пришел, только чтобы вручить мне цветы.

Музыкант принимается играть песню повеселее. Влюбленная пара рядом с ними обрадованно вскрикивает и начинает танцевать. Дидона раскачивается под музыку, прижимая к груди розы.

— Мне тоже скоро придется уйти. — Менандр смотрит на Амару. — Подаришь мне один танец?

— Я не умею… — Она вспоминает, как еще на родине с детской радостью кружилась в танце с кузинами на семейной свадьбе. — Я всегда танцевала только с женщинами.

Он берет ее за руки и подводит поближе к лире.

— Все пьяны, — произносит он. — Будем импровизировать.

Она колеблется, но хлопанье, топанье и пляски слишком заразительны. Амара и Менандр берутся за руки, вертятся, останавливаются и хлопают все быстрее и быстрее, пока она с хохотом не падает ему на шею. Закончив мелодию, музыкант выразительно вытягивает перед собой руку с лирой и кланяется.

— Давай, попроси его, — говорит Менандр. — Хочу перед уходом послушать твою игру.

С тоской поглядев на лиру, она качает головой:

— Не могу.

Менандр отпускает ее, подходит к музыканту и, поприветствовав его, указывает в ее сторону. После короткого обмена фразами музыкант кивает и подзывает ее к себе.

— Разве я мог отказать в такой просьбе? — по-гречески обращается к ней музыкант при ее приближении. Амара смотрит на Менандра, гадая, что он мог сказать. — Конечно, сыграй. — Он протягивает ей свой инструмент.

В первое мгновение Амара не испытывает ничего, кроме паники. В памяти пусто, она не может припомнить ни одной мелодии, ни единой ноты. Подняв взгляд, она видит перед собой любопытные лица зевак, желающих послушать ее игру. Среди них и ее подруга Дидона.

— Спой со мной! — с отчаянием в голосе просит ее Амара.

Дидона торопливо подходит к ней.

— Что ты творишь? — шепотом спрашивает она. — Нам нельзя здесь петь!

— Как насчет любовной песенки, которой научил нас Сальвий? — При мысли о том, чтобы вернуть лиру, так и не сыграв, у Амары начинают гореть щеки.

— Я позабыла слова… — возражает Дидона, но Амара уже перебирает струны плектром.

Первые ноты поражают ее слух своей неблагозвучностью. Это незнакомый инструмент со всего лишь семью струнами вместо десяти, и ей не сразу удается подобрать аккорды кампанийской народной песни. Сосредоточившись на музыке, она забывает и о толпе, и даже о Менандре. С каждым прикосновением к струнам ее уверенность понемногу растет, и мелодия звучит все слаще. Она запевает первый куплет и, к своему облегчению, слышит вторящий голос Дидоны.

Толпа хлопает, и несколько человек начинают подпевать, напоминая волчицам слова. Амара чувствует, что Менандр улыбается и ободряюще кивает, но ей сложно не потерять его из виду за топающими и кружащимися парами. Вместо этого она смотрит на Дидону. Пение придало девушке необычайной уверенности, и она держится со смелостью, которой никогда не позволяла себе на городских улицах. Амара ловит ее взгляд, и девушки начинают петь, обращаясь друг к другу. Даже исполненная в унисон, их песня превращается в беседу, переглядку, порыв чувства. Они повторяют песню, но на сей раз, когда Дидона исполняет партию пастуха, Амара сохраняет молчание, и подруга понятливо оставляет за ней партию его возлюбленной. Девушки устраивают целое комическое представление: Дидона все более жалостно умоляет о снисхождении, а Амара высокомерно отвергает ее чувства. В конце концов Дидона изображает гибель от разбитого сердца, и по небольшой толпе пробегает смех.

Амара тоже смеется и ищет взглядом Менандра в надежде, что ему понравилась ее игра. Его нигде не видно. Отсутствие афинянина больно задевает ее, но она слишком захвачена происходящим, чтобы предаваться грусти. Двое молодых людей в первом ряду хлопают и скандируют, требуя спеть еще одну песню. Им вторят другие. Амара вглядывается в толпу, в обращенные к ней лица. Никогда прежде она не чувствовала такой власти. Кажется, будто она способна по собственной прихоти вселять в людей надежды, усмирять их желания или давать им волю. Она кланяется.