— Спасибо, — говорит она, не глядя ему в глаза.

Все трое стоят на пороге. Совершенно очевидно, что Никандр хочет обнять Дидону, поцеловать ее, что он готов на все, чтобы вернуть недавнюю сердечную близость. Но также очевидно, что момент упущен.

— Всегда пожалуйста, — отвечает он с кивком, разворачивается и идет назад в таверну.

Амара с грустью смотрит ему вслед.

— Кажется, он надеялся…

— Я знаю, на что он надеялся, — перебивает Дидона.

— Разве он тебе не нравится? По-моему, ты ему действительно небезразлична.

— Нравится.

— Так за чем же дело стало?

Дидона оборачивает к ней искаженное лицо.

— Прикосновения мужчин мне невыносимы. Все они кажутся мне похожими на Феликса. — Она крепко вцепляется в ведро. — Даже когда он заключил меня в объятия и мне хотелось обнять его в ответ, я боялась, что он причинит мне боль.

Открыв было рот, чтобы сказать, что Никандр никогда так не поступит, Амара осознает, что не знает этого наверняка. В конечном счете он ведь может оказаться таким же, как другие мужчины.

— Понимаю, — говорит она.

Они входят в лупанарий.

— Наконец-то! — восклицает Фабия, забирая у Дидоны ведро.

Выплеснув воду на пол, она начинает щеткой отодвигать рвоту ближе к двери. Какой-то мужчина, топтавшийся у входа, отскакивает от брызг.

— Разуй глаза, старая карга! — Он поднимает взгляд на Дидону и Амару. — Которая из вас моя?

Амаре кажется, будто она встречала этого мужчину уже тысячу раз, хотя его лицо ей незнакомо. Очередной грязный пьяница, вне всяких сомнений с грубыми руками. Она вспоминает, как много для нее значила доброта Крессы, развеявшая мрак в момент, когда она была охвачена страхом.

— Моя кубикула здесь, — произносит она, указывая на открытую дверь.

Мужчина неверной походкой идет по мокрому полу, уворачиваясь от быстро двигающейся из стороны в сторону щетки Фабии. Дидона наклоняется к ней и тихонько, чтобы он не услышал, говорит:

— Спасибо.

Клиент протискивается между ними, и Дидона отворачивается. Войдя в свою кубикулу вслед за ним, Амара задергивает занавеску. Он тяжело садится на кровать.

— Я Публий, — представляется он.

— Приятно познакомиться, Публий, — отвечает она. — Я Амара.

Она начинает с умышленной неспешностью раздеваться, но не чтобы распалить его, а чтобы дать себе небольшую отсрочку. Виктория бы сейчас ласково залепетала, чтобы вызвать в нем желание, но в этом нет необходимости. Публий восхищенно смотрит на ее обнаженное тело.

— Ты прекрасна, — говорит он.

Амаре становится почти жаль этого мужчину, не замечающего ее горькой ожесточенности. Она улыбается.

— Спасибо.

Подойдя к кровати, она опускается на колени, расстегивает на нем обувь и разувает его.

— Ты устал, — не подумав, произносит она.

— Весь день трудился в пекарне… — отвечает он.

Она продолжает его разувать. По крайней мере, он не такое чудовище, как те старые толстосумы из терм. При воспоминании о них у нее начинают гореть щеки. Все ее усилия принесли ей меньше денария. Если тот день ее чему-то и научил, то только тому, что богачи скупее бедняков. Амаре не верится, что ей хватало глупости думать, будто заведение, управляемое таким человеком, как Вибо, могло стать для нее путем к спасению.

Забираясь в кровать с Публием, она вспоминает, как договорилась о ссуде в форуме. Глядя, как Марцелла подписывает договор, она испытывала душевный подъем, нимало не омрачавшийся угрызениями совести. Она лежит покорно, как каменная, позволяя Публию себя целовать. Это она должна стараться доставить ему удовольствие, но он, похоже, не возражает. В ней вспыхивает гнев, вечно клокочущий в ее душе. Еще бы он возражал! Он должен радоваться, что ему вообще повезло к ней прикоснуться.

В ее ушах звучит голос Феликса: «Будь твоя воля, ты бы разорвала их всех на куски, правда?»

Но этот Публий, подручный пекаря, кажется неплохим человеком. Возможно, дома у него жена, семья. Готова ли она разорвать на куски его? Амаре даже не нужно задаваться этим вопросом. Она встает и опускает на своего запыхавшегося любовника мерцающий в оранжевом свете лампы взгляд. Если единственный путь к спасению требует работы с Феликсом, так тому и быть. Она пойдет на все.