Закатываю глаза.

– Ты поэтому в костюме? Работаешь на папу или что-то вроде?

– На самом деле… да. Я знаю, ты на многое не обращала внимания после того инцидента, но если бы была внимательна, то знала бы, что я взял академический отпуск, чтобы какое-то время поработать в папиной фирме. Вот почему я тут, в Лондоне.

Челюсть у меня падает.

– Что? А как же Йель?

– Йель и в следующем году никуда не денется. Это важно.

– А почему он не попросит меня сам?

– Он занят. Прямо в этот момент он на какой-то важной встрече, пытается все разрулить. Сейчас критический момент. Разве ты не знаешь? Строительство должно начаться летом.

– Летом? – Челюсть у меня снова падает. – Так я даже не выпущусь из Иллюмен Холла?

Эдисон смеется.

– С каких пор тебя заботит, откуда ты выпустишься? Ты знаешь, что это неважно. Ты можешь пойти в любой колледж, какой тебе понравится.

– А как насчет того, чего хочу я? Немного стабильности в моей жизни? Друзей?

– В Саванне это, кажется, заботило тебя меньше всего.

– Ну, все изменилось.

– Да ладно. Ты будешь в порядке. Ты же все равно хочешь стать актрисой? Можешь приехать в Лондон, поступить в какую-нибудь школу актерского мастерства… или вернуться в Штаты! Я уверен, папа обеспечит тебе квартиру в Нью-Йорке, если ты поможешь ему в этом деле.

– Я больше не могу об этом говорить. Послушай, Эдисон. Я счастлива, что ты хорошо выглядишь и что у тебя все хорошо, но… – Я соскальзываю со своего табурета.

– Ди, ты это не серьезно! Я только пришел.

– Да, ну, у меня есть еще другие дела в Лондоне, окей?

– Что, не ходила по магазинам в этом месяце?

Я прищуриваюсь.

– Не будь мудаком, Эдисон. Ты ничего обо мне не знаешь. Я привыкла равняться на тебя. Но теперь я понимаю, что ты так же плох, как и все остальные. Возвращайся в колледж тусить со своими приятелями по лакроссу. Там твое место.

Вылетаю из кафе, чувствуя озноб, который не вызван уличной прохладой.

23

Одри

Иду к реке. Наблюдая за несущейся мимо водой, солнечными бликами на ее поверхности, я начинаю расслабляться. Мне даже интересно, не последует ли Эдисон за мной, но вскоре понимаю, что он оставил меня на произвол судьбы. Моя семья всегда поступала со мной так: средний ребенок, тот, на которого не обращают внимания, кем можно помыкать, не заботясь о том, как это на него повлияет. Я даже не думаю, что меня замечали до прошлого лета, пока Алисия не умерла в нашей горячей ванне.

Да, это заставило их обратить внимание на меня.

Но я, кажется, снова соскользнула вниз по степени важности. С глаз долой, из сердца вон в школу-интернат. Эдисон – золотое дитя папы, его очевидный наследник. Джейсон – мамин маленький принц, которому, в погоне за своими увлечениями, позволено пропускать школу сколько угодно. Я – та, которую отправляют в новую школу, чтобы начать все сначала, тогда как папа прекрасно знает, что в конце этого года мне придется распрощаться со всеми новыми друзьями и перебраться куда-то еще.

«Веди себя хорошо». Последние папины слова перед тем, как я вошла в школу. На самом деле он имел в виду: «Не мешайся у меня под ногами».

Все это больше чем когда-либо укрепляет меня в решении помочь Айви. Она спасла меня, пусть даже мы были знакомы всего ничего. Показала мне, что это нормально – быть неравнодушной к чему-то. И прямо сейчас я неравнодушна к ее мечте окончить Иллюмен Холл.

Папа может подождать еще год.

Теперь я знаю, что он ищет. Чего он не знает, так это то, что искомое – у меня. Документ, который миссис Траули оставила для Кловер. Я знаю, что это, должно быть, недостающий договор аренды, в котором есть пункт о том, что старосты имеют право голоса по поводу любых решений, касающихся школы. Если бы один из «Общества сороки» стал старостой, он бы наверняка остановил это и получил полномочия леди Пенелопы Деберт, что бы это ни значило. Но моему папе не стоит волноваться. Араминта и Ксандр – не сороки, и они не станут выступать против продажи.

Еще один тупик.

Как бы там ни было, я рада, что могу сосредоточиться на чем-то еще: на другой задаче, которая поможет не окончиться моей поездке в Лондон полным провалом. Я должна достать для Айви тот фотоальбом. Внутри у меня все покалывает от возбуждения. Я набираю ее домашний адрес на своем телефоне и еду несколько остановок в метро до Южного Лондона.

Выхожу на улицу, полную шума и суеты, с переполненным рынком, с ломящимися от товаров уличными прилавками, заваленными грудами фруктов, овощей и букетами цветов. Я действительно не могу представить, чтобы чопорная Айви росла тут. Это место полно колорита, толпы и энергии, тогда как она такая организованная и дотошная. Тем не менее я удаляюсь от оживленного рынка в сторону грязного бетонного здания. Огромными буквами там висит большая, жирная надпись «ЗАПРЕЩЕНО ИГРАТЬ В МЯЧ» и «ПОМЕСТЬЕ БРОУТОН» – ниже. Слово «поместье» звучит намного более величественно, чем это место выглядит на самом деле.

Замечаю группу детей, качающихся на качелях, и мне становится интересно, кто из них сестра Айви, Вайолет.

Подхожу к двадцать третьей квартире, возле которой расставлены аккуратные цветочные горшки, вид которых вызывает у меня улыбку. Делаю глубокий вдох. Поверить не могу, что вот-вот познакомлюсь с семьей Айви.

Стучу в дверь. Слышу через окно, как играет радио, и занавеска дергается ровно настолько, чтобы показалось юное личико. Это, должно быть, Вайолет. Улыбаюсь и машу рукой, и лицо тут же исчезает.

Дверь открывается, на пороге стоит усталая женщина в мятом костюме. Ее длинные темные волосы заплетены сзади в замысловатую косу.

– Чем могу помочь?

– О, привет… Я – Одри Вагнер, – говорю я с самой радушной улыбкой.

– Прошу прощения, сейчас мы ничего не покупаем и не заинтересованы в каких-либо благотворительных сборах. – Она пытается закрыть дверь.

Я кладу руку на дверь, чтобы та не врезалась мне в лицо.

– Нет, ничего такого. Я – из Иллюмен Холла. Я – соседка Айви по комнате. Я говорила с ней, и она рассказала о старом фотоальбоме, который оставила дома и по которому очень скучает. Я хочу сделать ей сюрприз и привезти его ей, так что я заехала узнать,