базы мирного сосуществования с капиталистическими странами, и прежде всего укрепление политической и экономической независимости слаборазвитых в экономическом отношении стран, с постепенным отрывом их от хозяйственной системы капитализма и сближением со странами социалистического лагеря[281].

За третьей задачей скрывается та самая оптимистическая уверенность в притягательности собственной страны, которая разделялась советским руководством, особенно если речь идет о деколонизирующемся мире, для которого, по мнению того же руководства, Советский Союз может служить моделью социально-экономического развития. Стремительное развитие советской внешней торговли в то время, в конце концов, происходило под эгидой централизованного планирования, что указывало на кажущееся превосходство последнего даже в деле развития внешней торговли. С выбором пути планирования, а не экономической либерализации связано совершенствование актуальной торговой практики. Это не было формой либерального ревизионизма или сближением с более ориентированной на рынок системой, к которой стремились на Западе многие левые. Изменения в действительности потребовали бы большего, а не меньшего объема планирования: более внимательного изучения платежного баланса, движения денежных средств и в целом более осведомленного о происходящих экономических процессах Министерства внешней торговли.

В 1961 году советские должностные лица все еще были уверены не только в экономическом, но и в моральном превосходстве советской торговой практики над западной. В то время во внутреннем докладе руководству Госэкономсовета все еще могло утверждаться, что незначительный вес советской внешней торговли, выраженный в процентах от мировой торговли, не является показателем ее недостаточной привлекательности. В нем же отмечалось, что монополистическая практика американских компаний в слаборазвитых странах не отражалась в статистике мировой торговли: объем торговли американских монополистических объединений с их дочерними компаниями в странах Южной Америки в полтора раза превышал объем торговли между этими странами и Соединенными Штатами, из чего вытекает, что этот конкретный статистический показатель – участие в мировой торговле – часто неадекватен[282]. Согласно докладу, несмотря на меньший общий объем производства, «внешнеторговый товарооборот СССР с ГДР уже сейчас превышает внешнеторговый товарооборот США с ФРГ», что «непосредственно отражает преимущества нового типа международных экономических отношений»[283]. В конце высказывалась мысль о том, что все вышеперечисленное гарантирует успех Советского Союза в экономической конфронтации между социализмом и капитализмом, особенно в их предстоящей борьбе за влияние в бывших колониях, недавно обретших статус независимых государств[284].

Первое продолжительное коммерческое взаимодействие СССР с западными странами заставило кремлевских чиновников задуматься о собственных фундаментальных допущениях: предпосылке об эффективности справедливой, эгалитарной экономики Советского Союза и предпосылке о банкротстве несправедливой системы Запада. Но оптимизм все еще не был искоренен: необыкновенный успех требовал лишь нескольких изменений в системе и незначительного увеличения контроля.

Заключение

Доклад о директивах по шестому пятилетнему плану 1955 года заложил фундамент, на котором будет процветать глобализация советской экономики. Развитие внешней торговли будет обеспечено

импортными потребностями и экспортными ресурсами народного хозяйства СССР в шестой пятилетке; дальнейшим развитием народного хозяйства народно-демократических стран и расширением экономического сотрудничества с этими странами на базе более рационального разделения труда; развитием политических и экономических отношений с капиталистическими странами в условиях изменившихся международных отношений; дальнейшим расширением торговых связей с соседними государствами и со странами, слабо развитыми в экономическом отношении[285].

Это был простой план – общее руководство для политэкономии советских внешних отношений.

В 1950-х годах Советский Союз был второй или третьей экономикой по темпу роста, уступая или находясь на одном уровне с Японией и Западной Германией, и, подобно этим двум экономикам, его торговля расширялась намного быстрее, чем мировая. Как отмечалось ранее, рост товарооборота в первой половине десятилетия составил 87 % по сравнению с 38 % роста мировой торговли. Западная Германия и Япония за это время удвоили свой внешнеторговый оборот[286].

Я утверждаю, что это больше, чем простое совпадение. Советские институты были хорошо приспособлены для мобилизации безработных крестьян и обеспечения их капиталом, что достигалось за счет резкого роста инвестиций, который стал возможен в результате крайнего подавления потребления[287]. Как это обычно бывает в крупных странах, торговля в то время не играла большой роли в экономическом росте Советского Союза – это практически не связанное с внешними факторами достижение было обеспечено принуждением и надзором, и ситуация начала меняться только с реформ Хрущева в конце 1950-х годов[288].

Другими словами, от гегемонистского контроля Америки над мировой экономикой Советский Союз не получал прямой выгоды, как это делали некоторые американские союзники. Вопреки предписаниям нарративов, подчеркивающих военную и идеологическую конфронтацию сверхдержав, СССР был выгодоприобретателем стабильной и открытой мировой экономики, созданной американским гегемоном. Советское руководство не желало оставаться в стороне в то время, как остальная часть мира становилась все более экономически взаимосвязанной, – другими словами, вопреки широко разделяемой сейчас точке зрения СССР не рассматривал «торговую политику автаркии как оптимальное дополнение к планированию развития» [Kenwood, Lougheed 1992][289]. Позиция советских должностных лиц по отношению к экономическим и политическим выгодам торговли по сущности мало отличалась от позиции западных лидеров. В контексте Бреттон-Вудской системы и давления долларового дефицита последние часто демонстрировали на практике менее снисходительный подход к торговле, чем первые. Тем не менее установившийся в послевоенный период либеральный порядок, от которого по соображениям геополитической безопасности Советскому Союзу было необходимо дистанцироваться, в середине 1950-х годов начал приносить свои плоды. Должностные лица СССР, включая первого секретаря Хрущева, публично заявили, что хотят мирного сосуществования. Они хотели вернуться «в игру», по крайней мере в той степени, в какой этой возможно для советской системы.

Условия, которые должностные лица СССР предложили промышленно развитым странам, были разумными. Они хотели возобновить с ними традиционную торговлю Советского Союза, под которой обычно понимался обмен сырьевых товаров на промышленные. Главной силой, вставшей на пути этого воссоединения, была финансовая и коммерческая система, которая еще только формировалась. Во второй половине 1950-х годов долларовый дефицит, пусть даже быстро сходящий на нет, все еще заставлял правительства жестко контролировать свой платежный баланс. Это одновременно сдерживало развитие экономических связей – особенно отношения между частными фирмами и советским правительством – и парадоксальным образом побуждало Европу и Японию исследовать возможность сохранения твердой валюты при помощи торговли с Советским Союзом на клиринговой основе.

Эти ограничения ослабли с переходом Европы в 1958 году к конвертируемости национальных валют. Однако по мере роста торговли советское руководство все больше узнавало об издержках успеха. Отечественная промышленность требовала более совершенных с технологической точки зрения зарубежных товаров, что заставило Кремль предпринять попытки по рационализации импортных приоритетов. Стремление к коммерческому обмену очень скоро превзошло способность страны удовлетворить его.