болван думал два дня, а потом отказался. Адель презрительно хмыкнула. Франсуа казался ей теперь просто дерьмом. Да и как можно было назвать мужчину, который пожалел каких-то двести франков для девушки? Еще тогда, неприятно пораженная его решением, Адель - для собственного же спокойствия - решила научиться мигом выбрасывать из головы все неприятное и никогда не винить в случившемся себя. Теперь случай с Франсуа казался ей просто нелепым и смешным. Она еще заставит его понять, от чего он отказался.

И все-таки надо было что-то предпринять. Надо найти хоть что-то подходящее для себя, ибо времени остается не так много. Сейчас, на четвертом месяце, беременность совсем незаметна и не причиняет ей, к счастью, почти никаких беспокойств, но Адель знала, что так будет не всегда. Она взяла гребень, оделась, села на постель и, перебросив свои тяжелые золотистые кудри через плечо, стала расчесывать волосы. Следовало серьезно задуматься над будущим.

У хозяина гостиницы «Французский двор» тоже был сын, и этот самый сын был бы не прочь завести роман с Адель, но она предвидела, что дело здесь может обернуться так же, как с недоумком Делабордом. К тому же, хозяин этого заведения не потерпел бы даже намека на роман и мигом заставил бы Адель съехать с квартиры.

Существовал еще Анатоль Демидов, но от этого его имени в Адель начинал расти гнев. Пусть невольно, но этот человек был виновником, как бы символом того, что случилось. Он открыл ей глаза, заставил понять, что к чему, но это было так больно и неприятно, что о Демидове Адель не могла думать; порой она причисляла его даже к своим врагам и полагала, что он тоже заслуживает возмездия. Она еще встретится с ним, когда будет богата и могущественна и когда сможет позволить себе надменный тон в беседе. Впрочем, мысли об Анатоле были вздорны сами по себе, потому что он был ее брат.

Иногда в бакалейную лавку, где Адель работала, заходила необычная женщина - одетая с претензией на кокетство, но не слишком богато, и в ее облике было что-то хитрое и вместе с тем жалкое. Она ничего не покупала, только внимательно вглядывалась в лица тех, кто стоял за прилавком. Уличив минутку, она обратилась к Адель с предложением. «Милочка, - сказала она, - вы настоящее сокровище.

Никак не ожидала увидеть такую девушку, как вы, в столь недостойном месте. Я хочу помочь вам. Если бы вы согласились, я могла бы находить вам очень солидных клиентов - и все за небольшие комиссионные… Меня зовут мадам Форестье, я живу на улице Аббасьяль».

Адель вспомнила сейчас об этой женщине. Она тогда очень долго убеждала девушку согласиться, рассказывала о каком-то провинциальном епископе, который, приехав в Париж, всегда хочет немного развлечься - и этот епископ, если Адель ему понравится, будто бы может взять ее к себе, увезти в провинцию. Сейчас, расчесывая волосы, Адель какое-то время колебалась: а не согласиться ли и не перейти ли к мадам Форестье? Но, едва она подумала об этом, сомнения зашевелились в душе. Инстинктивно Адель догадывалась, что, связавшись с ней, может попасть в такой омут, откуда уже никогда не выберешься. По облику мадам Форестье было ясно, что эта женщина живет в среде, постоянно имеющей проблемы с законом и деньгами. Адель ничего не знала о подобной среде, но ввязываться в такие дела не хотела; кроме того, не хотелось платить этой Форестье комиссионные.

И все-таки решать что-то надо было, ибо, если она решила бросить работу в лавке, у нее скоро совсем не останется денег. Адель тоскливо подумала: ей бы найти какое-нибудь убежище на пять-шесть месяцев, пока не родится ребенок. Она согласилась бы на не очень блестящее существование при условии, что оно будет беззаботным. Надо было, черт возьми, что-то делать. И надо, наконец, проверить, на что она способна. Довольно откладывать решительный шаг со дня на день - этим только усугубляешь трудности. Она начнет сегодня. Адель сжала пальцы, словно клялась себе в этом.

2

Она вышла из «Французского двора», когда сгустились первые сумерки - просто, но опрятно одетая, в дешевой шляпке и перчатках, красно-коричневых туфельках и шали - и пошла по направлению к саду Тюильри.

Она не ждала особого успеха от этого вечера. Это была проба сил; хотелось выяснить, достаточно ли у нее бесстыдства. Мысленно она давно готовила себя к этому шагу, пора было взяться за дело. Она не ходила обедать, грызла сухое печенье, оставшееся с прошлой недели, - и все для того, чтобы чувствовать голод, а оттого быть решительной. Точно так же. для сохранения решимости, Адель запрещала себе всякую мысль, всякую попытку представить будущий вечер. Она твердила себе: мне должно быть все равно. Кто бы мне сегодня ни встретился, это будет только первая ступень, и я быстро все забуду. И все-таки опасения и недостаток опыта в таких делах нет-нет да и пробивались в сознание; Адель на миг закрывала глаза, сжимала зубы и приказывала себе успокоиться.

Несмотря на это, подходя к саду Тюильри, она замедлила шаг, а оказавшись на месте, вдруг ощутила, что у нее ослабели ноги. «Нет, - подумала она в ужасе, - я, наверное, ничего не смогу, я просто дура!» Но вернуться, уйти, у нее тоже не было смелости; она села на скамейку в самом начале сада и замерла в напряженной позе - со стороны казалось, что эта девушка вот-вот сорвется с места и уйдет.

Словно желая вознаградить Адель за мрачный день, блеснул красотой закат. Солнце зашло за сетку бледных продолговатых облаков, и они из белых стали сначала жемчужно-розовыми, потом налились малиновым светом, и их обвело золотой каймой. Само небо омыла нежнейшая голубизна и зелень, там и сям оно чуть золотилось, и, пока сумерки сгущались, все ярче разгорались звезды. Зажигались газовые фонари, излучавшие удивительно светлое, почти белое сияние. Сад, достаточно шумный и днем, начинала заполнять самая пестрая публика.

Повсюду уже были видны фигуры продажных женщин. Опытные, развязные, знающие свое ремесло, они не сидели на скамейках, а бродили по саду, задирая мужчин: «Не хочешь ли позабавиться, красавчик?» Цветочницы распродавали последние розы. Еще были видны разносчики книг, торговки духами и пудрой, не успевшие за прошедший день продать свой товар. Гуляли по саду студенты Политехнической школы. Но вся эта публика, впрочем, была Адель не интересна; ее взгляд инстинктивно выхватывал из общей толпы прогуливающихся тех, на кого она хотела