— Ого, — увидел я цифру на этикетке. — Четырнадцать земных лет выдержки. Серьёзный напиток. Откуда дровишки, если не секрет?

— Дровишки? — поднял брови Сернан. — Какие ещё дровишки?

— Всё-таки недостаточно хорошо ты знаешь пока русскую классику, — сказал я. — Это расхожее выражение, взятое из стихотворения русского поэта Николая Некрасова. Означает, «где взял?».

— Некрасов… Это не тот, кто пытался выяснить, кому на Руси жить хоршо? — вернул мяч Юджин. — Кстати, заметь, нет ни одного американского поэта, который бы задавался похожим вопросом.

— Задавались, — сказал я. — просто ты не в курсе.

— Можно подумать, ты в курсе.

— I owe my soul to the company store, — пропел я.

— Ты теперь эти шестнадцать тонн в качестве аргумента всегда будешь приводить?

— По мере возможности, — засмеялся я. — Очень удобная песня.

— Я не понял, — спросил Быковский, — Мы здесь классическую русскую и американскую поэзию обсуждать собрались?

Вслед за Сернаном он достал из внутреннего кармана три маленьких металлический стаканчика, вложенных один в другой, и поставил их на стол. Потом залез в другой карман, и выложил плоскую коробку с жёлтыми шариками ардато, по вкусу напоминающими земной шоколад с оттенком лимона:

— Закуска.

— Это подарок, — сказал Юджин. — Тётушка твоя, Ланиша, подарила. Сказала, будешь пить и меня вспоминать.

— Вот как, — сказал я, сделав вид, что слегка обескуражен. — А есть, что вспоминать?

— Всё тебе расскажи, — с непроницаемым лицом произнёс Сернан.

— Не надо, — заверил я. — Молодец, тётушка. Но вообще так не честно. У нас-то подарков нет.

— Ерунда, — сказал Сернан, открывая бутылку. — Вы же не знали. А я всё это только сегодня придумал.

— Отпраздновать день рождения месяц спустя?

— Why not? Как-то развеяться захотелось. Тут и вспомнил, — он аккуратно разлил твинн по стаканчикам. — Ну что, будем, как вы, русские, говорите?

— Погоди, — сказал Валерий Фёдорович. — Нужен тост. Что за праздник без тоста?

— Что за свадьба без цветов? Пьянка, да и всё, — процитировал я Высоцкого. — Произнеси, Валерий Фёдорович.

— Дорогой Юджин, — Быковский поднялся. — Я знаю, что когда-то ты считал нас, русских и советских людей, врагами. Однако прошло время и мы стали друзьями. По крайней мере, я надеюсь на это.

— Стали, — кивнул Сернан. — Можешь мне поверить.

— Так давай выпьем за тебя. Человека, который сумел пересмотреть свои взгляды, не смотря ни на что. Таких людей мало. Нашего сибирского здоровья тебе, дорогой наш друг и товарищ, успехов в работе, а также счастья в личной жизни. Пусть сбудется всё, о чём ты мечтаешь и ещё немного сверх того. Будь здоров!

— Ура! — сказал я.

Мы чокнулись и выпили.

Обычно твин пьют примерно так же, как виски — маленькими глотками, постепенно. Но у нас и стаканчики были крохотные, грамм на двадцать пять, не больше, и, самое главное, мы были русскими людьми. За исключением виновника торжества, но и он прожил среди нас и пережил вместе с нами столько, что вполне мог считаться русским. Не говоря уже о его славянских корнях, которые в данном случае тоже вовсю работали на нашу общую пользу.

Так что выпили мы залпом, одним глотком.

Выпили, закусили. Шарики ардато сладко захрустели на зубах, оттеняя своеобразный, чуть терпкий, вкус твинна.

— Крепкая штука, — сказал Сернан. — Кажется, его делают из какого-то цейсанского растения?

— Плодов растения, если быть точным, — пояснил я. — Цейсанский вейсс. Чем-то напоминает наш боярышник. Но плоды крупнее и не красного, а тёмно-коричневого цвета.

— Боярышник, — повторил Сернан. — Это…

— Hawthorn, — перевёл я.

— Наливай, — скомандовал Быковский. — Между первой и второй пуля не должна пролететь.

— Почему? — поинтересовался Сернан, разливая.

— А вдруг убьёт, — пояснил Быковский. — И выпить не успеешь.

— Логично, — согласился Юджин. — А потом, значит, пусть летит?

— Пусть, — сказал Быковский. — Мы уже выпьем к этому времени, и нам будет по фигу. Ну, давай, за дружбу.

Выпили за дружбу, закусили.

— Всё-таки вы, русские, фаталисты, — покачал головой Сернан. — Пуля не должна пролететь… Только фаталисты могли придумать такой тост.

— Повоюешь с наше, станешь фаталистом, — сказал Быковский.

— Тост возник непроизвольно, — сказал я. — За мир во всём мире.

— Это будет четвёртый тост, — сказал Быковский. — А третий военные лётчики, пьют традиционно за тех, кого нет с нами. Давайте помянем наших друзей и товарищей, которые не дожили до этого удивительного дня, когда люди преодолели межзвёздное пространство и протянули руку дружбы своим братьям по разуму и по крови. Наливай, Юджин.

Юджин налил.

Быковский поднялся. Мы встали вслед за ним.

— Не чокаясь, — сказал Валерий Фёдорович.

Потом выпили за мир во всём мире, и я решил притормозить. Не потому, что слишком молод для твина, организм бы легко справился и с большим количеством спиртного. Просто ни Кемрар Гели, ни уже подросший Серёжа Ермолов не любили состояние опьянения, когда мысли путаются, и человек начинает терять над собой контроль. Немного спиртного даже полезно, и лёгкая эйфория и весёлость, которые приходят после пары рюмок, тоже не повредят. Но не больше.

— Пропускаю, друзья, — я накрыл стаканчикладонью, когда Сернан снова взялся за бутылку.

— Я налью, а ты можешь не пить, — сказал он.

— Быстро учишься, молодец, — одобрил Быковский.

— Стараюсь, — Юджин разлил. — Давайте выпьем за вас, друзья. Если бы не вы, я так и остался бы до конца жизни последним человеком, который побывал на Луне. В двадцатом веке, по крайней мере. А с вами стал одним из первых, кто полетел к звёздам! В самых смелых мечтах представить себе не мог. Но — случилось. Спасибо!

— Не за что, — сказал я. — Обращайся.

Быковский с Сернаном засмеялись и выпили. Я пригубил и поставил стаканчик на стол.

— А ты считаешь, что не случись всей этой истории с нашим другом Серёжей, мы на Луну в этом веке уже бы не полетели? — спросил Быковский.

— Считаю, не полетели