Как указывает Нэгл, эта идея была ясна еще Карлу Марксу, который утверждал, что «ввоз низкооплачиваемых ирландских иммигрантов в Англию вынуждает к враждебной конкуренции с английскими рабочими. Он видел здесь часть системы эксплуатации, которая разделяла рабочий класс и представляла собой продолжение колониальной системы». Представление Маркса находило отклик у тех, кого происходящее затрагивало непосредственно, то есть у рабочих и их организаций:

«С первого закона по ограничению иммиграции 1882 года до Сесара Чавеса и его знаменитой многоэтнической организации “Юнайтед фарм воркерс”[47], протестовавшей против использования работодателями нелегальной миграции и ее поощрения в 1969 году, профсоюзы часто выступали против массовой миграции. Они считали преднамеренный ввоз нелегальных низкооплачиваемых рабочих способом ослабления позиций рабочих на переговорах и формой эксплуатации. Нельзя не отметить тот факт, что власть профсоюзов по определению зависит от их способности ограничивать и сокращать предложение рабочей силы, что становится невозможным, если можно легко и дешево заменить всю рабочую силу целиком. Открытые границы и массовая иммиграция – это победа начальства».

Неудивительно, что американская экономическая элита прекрасно понимала: непрерывный приток иммигрантов позволяет снижать заработную плату и увеличивать прибыль от вложений капитала. В 1886 году Эндрю Карнеги сравнил иммиграцию с «золотым потоком, который каждый год течет в страну». В девятнадцатом столетии корпоративное сообщество часто привлекало американское государство к поддержке усилий для того, чтобы этот «золотой поток» продолжал течь. Вспомним, что в 1864 году (при администрации Линкольна) Конгресс принял закон о поощрении иммиграции. В том числе закон предполагал создание Федерального бюро иммиграции с целью «предложения избыточной [!!!] рабочей силы». Руководители бизнеса сегодня ведут себя гораздо осмотрительнее.

Чтобы раскрыть суть основного довода Нэгл, можно сказать, что глобализация используется правящими элитами для усиления своей власти за счет остальных. Это еще один «насос богатства», который забирает средства у работников и отдает «боссам». Глобальный «насос богатства» перекачивает доходы из развивающегося мира в денежные регионы. Часть дополнительного богатства затем превращается в большую политическую власть для крупного бизнеса. Кроме того, антагонизм между коренными жителями и рабочими-иммигрантами подрывает способность местных к самоорганизации. В результате, как утверждает Нэгл, «нынешние благонамеренные активисты оказываются полезными идиотами для большого бизнеса. Ратуя за открытые границы и отстаивая крайний моральный абсолютизм, который рассматривает любое ограничение миграции как откровенное зло, они отвергают любую критику эксплуататорской системы массовой миграции фактически как богохульство».

«Что есть» и «что должно быть»

Отходя от конкретного вопроса о том, кто правит Америкой, в науке – и в жизни – важно отличать «то, что есть» от «того, что должно быть» и не позволять второму омрачать первое. Социологи, те же Домхофф и Гиленс, доказавшие, что наша демократия не совсем демократична, вопреки урокам гражданского воспитания, отнюдь не являются антидемократами. Наоборот. Они движимы желанием заставить наше общество работать лучше. А единственный способ это сделать – понять, как устроено общество на самом деле, не навязывая никому предвзятое представление о том, как все должно быть. Это же очевидно, не так ли? Но приходится повторять это снова и снова, потому что ученые, совершавшие неугодные открытия, нередко подвергались и подвергаются гонениям. Галилею пришлось отречься от своих доказательств, а Джордано Бруно и вовсе сожгли на костре. Сегодня ученый, выявив некую малоприятную истину, рискует быть заклейменным как поставщик «фактов ненависти». Если вернуться к нашей теме, то скажем так: те, кто раскрывает принципы деятельности нашего правящего класса, рискуют быть обвиненными в «классовой вражде».

Глава 6

Почему Америка – плутократия?

Американская исключительность

Степень, в которой экономическая элита господствует в правительстве Соединенных Штатов Америки, очень необычна по сравнению с другими западными демократиями. В таких странах, как Дания и Австрия, правящие классы достаточно чутко реагируют на пожелания населения. В послевоенный период в этих странах утвердились сильные левоцентристские партии, те же социал-демократы и социалисты. Левоцентристские партии, конечно, время от времени чередовались у кормила с правоцентристскими, но при этом все равно сохранялось прочное согласие в отношении государства всеобщего благосостояния; правящие элиты западноевропейских демократий были привержены этой идее. Вообще страны вроде Дании и Австрии обыкновенно занимают первые места в рейтингах ООН по способности обеспечивать высокое качество жизни для граждан. До недавнего времени они в значительной степени сопротивлялись общемировой тенденции роста экономического неравенства. А США по многим показателям качества жизни – ожидаемой продолжительности жизни, равенству, образованию – уступают остальному западному миру. Почему?

Объяснение кроется во влиянии истории и географии 156157. Особенно важны следующие два фактора: геополитическая среда и расовая/этническая принадлежность.

Чтобы понять исторические и географические истоки американской плутократии, начнем с небольшого экскурса в историю Западной Европы последних пяти столетий. До 1500 года Европа делилась на пять с лишним сотен больших и малых государств, причем некоторые были совсем крошечными (вольные имперские города и самостоятельные княжества). За исключением одной теократии (Папская область), эти государства управлялись либо милитократиями, либо плутократиями. Последние особенно широко распространились в более урбанизированной полосе в центре Европы, от Италии до долины Рейна и далее вдоль побережья Балтийского моря. Типичными примерами европейских плутократий являются городские республики северной Италии и города Ганзейского союза, подчинившие себе балтийскую торговлю.

За следующие четыре столетия этот геополитический ландшафт полностью изменился. Во-первых, общее количество государств в Европе резко сократилось – с пятисот до приблизительно тридцати. Во-вторых, большинство плутократий исчезло, было поглощено милитократиями. Причиной такого преображения стала военная революция 158.

Пороховое оружие стремительно развивалось в пятнадцатом столетии и к 1500 году радикально изменило характер ведения войны. Еще одним важным технологическим достижением стало появление океанских кораблей, резко расширившее географический охват новых «пороховых» империй 159. Европа первой в мире освоила эти технологии, вот потому-то она – заодно со своими североамериканскими владениями – к 1900 году завоевала мировое господство. Интенсивные войны благоприятствуют более крупным и сплоченным государствам. Крохотные княжества и города-государства больше не могли прятаться за крепостными стенами, которые теперь легко пробивались артиллерией. Ожесточенное военное соперничество европейских государств искоренило тех, кто не мог собирать крупные армии, производить мушкеты и пушки в существенных количествах и строить дорогие современные укрепления, способные устоять под артиллерийским огнем. Кроме того, военная революция принесла революцию в управлении и финансах, поскольку успешным государствам следовало научиться эффективно извлекать и использовать богатство населения. Как часто повторяли римляне две тысячи лет назад, «деньги – кровь войны»160. В результате средневековые милитократии постепенно превратились в правящие классы, совмещавшие военные и административные функции.

Хотя большинство плутократий исчезло, некоторые уцелели и сумели продлить свое существование. Так, Венецианская республика, расположенная на островах в лагуне, пережила прочие итальянские города-государства. А Нидерланды дотянули, так сказать, до двадцать первого столетия во многом