Политолог Мартин Гиленс с помощью небольшой армии помощников-исследователей собрал немало данных – почти две тысячи опросов за период с 1981 по 2002 год. В каждом случае предлагаемое изменение сопоставлялось с опросом общественного мнения по поводу конкретной инициативы. Необработанные данные исследования предоставили информацию, которая позволила Гиленсу отделить предпочтения бедных (в нижнем дециле распределения доходов) и типичных (медиана распределения) от предпочтений богачей (верхние 10 процентов)149.

Статистический анализ этого замечательного набора данных показал, что предпочтения бедных не оказывают влияния на изменения в политике. Это не то чтобы неожиданное открытие, зато удивительно полное отсутствие – пшик – эффекта «среднего избирателя». Основное влияние на политические изменения оказывают предпочтения богатых. Налицо также дополнительное воздействие групп интересов, наиболее влиятельными из которых являются бизнес-ориентированные лоббисты. Стоит включить в статистическую модель предпочтения 10 процентов самых богатых людей и групп интересов, влияние «простолюдинов» делается статистически неотличимым от нуля.

Это не означает, что рядовые граждане всегда проигрывают. Есть ряд вопросов, по которым они согласны с богатыми, и эти изменения политики, как правило, реализуются. Но, как показывает практика, вопросы, по которым мнения простых людей и экономической элиты расходятся, всегда – всегда – решаются в пользу элиты. Такова плутократия.

Вот и все лозунги в пользу теории мажоритарной электоральной демократии! Позвольте добавить, что у этого анализа было несколько особенностей, которые на самом деле противоречили результатам теории классового господства. Нам очень бы хотелось отличить влияние предпочтений 10 процентов богачей от влияния предпочтений 1 процента верхушки (а того лучше, от влияния предпочтений 0,01 процента «топов»). В конце концов, члены сети власти, выявленной Домхоффом, составляют ничтожную часть населения. Но провести столь тонкие различия попросту невозможно, учитывая те данные, к которым Гиленс и его команда имели доступ. Еще одно соображение заключается в том, что этот анализ касался только «лицевой», как говорят политологи, стороны власти: речь о способности граждан определять политику по оспариваемым вопросам. «Теневое лицо власти», когда формируется общая политическая повестка вопросов для рассмотрения, – это неявный, но чрезвычайно мощный способ элиты добиваться желаемого. Наконец, «третье лицо власти» – это способность идеологических элит формировать предпочтения населения.

Третье лицо – поистине дьявольская, чрезвычайно коварная сила. Мой любимый пример ее эффективности – мем «налог на смерть», придуманный каким-то ушлым злодеем-пропагандистом в одном из аналитических центров, чтобы избавить богатейшие состояния от налога на наследство. Простые люди призывают правительство «убрать свои грязные лапы от денег, которые я оставлю своим детям», явно не понимая, что предлагаемый налог затронет лишь сверхбогатых 150.

Блестящее исследование, проведенное Гиленсом, – отличный пример того, как работает наука. Ученые берут две соперничающие теории (или более; в данном случае это теории классового господства и мажоритарной избирательной демократии), делают на их основе конкретные прогнозы, а затем собирают данные, чтобы определить, какая из теорий верна. Мажоритарная электоральная демократия – красивая теория, но, к сожалению, ее убивают уродливые факты 151.

Иммиграция

Теперь, когда мы лучше понимаем, как работает власть в Америке, давайте воспользуемся нашими открытиями для того, чтобы поразмыслить над загадкой американской демократии – над спорной иммиграционной политикой. Согласно многочисленным опросам, американцы решительно выступают против нелегальной иммиграции 152. Существует E-Verify, веб-сайт министерства внутренней безопасности, который позволяет предприятиям устанавливать рабочий статус потенциальных сотрудников, но ни один федеральный мандат не требует от работодателей непременно использовать этот сетевой ресурс. При этом многие считают, что такой мандат был бы гораздо более эффективным и гуманным способом сокращения нелегальной иммиграции, чем нынешняя система. Очевидно, что в данном сложном явлении много сторон. Тем не менее у общества возникают вопросы, когда реализуется решение, предполагающее трату миллиардов долларов на обеспечение безопасности границ и задержание мигрантов (а результаты, мягко говоря, далеки от идеала), тогда как решение, предполагающее перекрытие финансовых поступлений, привлекающих мигрантов, упорно не принимается. Qui bono[46], как говорили римляне.

«В повышенных эмоциях общественных дебатов о миграции в Америке преобладает простая моральная и политическая дихотомия, – пишет Анджела Нэгл в книге «Левые аргументы против открытых границ». – Правые будто бы должны быть против иммиграции, а левые, соответственно – за иммиграцию. Но экономика миграции рассказывает иную историю». Конечно, экономика – всего лишь одно соображение, призванное определять государственную политику в отношении иммиграции. Последняя же вызывает массу противоречивых чувств. Как добавляет Нэгл:

«На фоне множества изображений низкооплачиваемых мигрантов, преследуемых иммиграционной полицией, на фоне множеств репортажей о других иммигрантах, тонущих в Средиземном море, и на фоне тревожного роста антииммигрантских настроений во всем мире легко понять, почему левые хотят защищать нелегальных мигрантов от того, чтобы они становились мишенями и жертвами. Так и должно быть. Но, руководствуясь верным моральным побуждением защищать человеческое достоинство мигрантов, левые в конечном счете отодвигают линию фронта слишком далеко назад, по сути, защищая эксплуататорскую систему миграции как таковую».

Давайте вслед за Нэгл заглянем глубже в структурные вопросы – в вопросы экономики, и даже глубже, в вопросы власти.

Экономические доводы вполне однозначны. Массовая иммиграция увеличивает предложение рабочей силы, что, в свою очередь, снижает ее стоимость – иными словами, заработную плату работников. Ясно, что такое развитие событий выгодно потребителям труда (работодателям, или «капиталистам») и невыгодно работникам.

Конечно, как мы видели в главе 3, иммиграция – лишь одна из многих сил, влияющих на заработную плату. Мой статистический анализ тенденций по долгосрочным данным показывает, что иммиграция внесла значительный вклад в стагнацию/падение заработной платы в Соединенных Штатах Америки за последние несколько десятилетий, особенно среди работников без высшего образования; но это далеко не единственная причина 153154. Имеется основание, по которому самый большой всплеск иммиграции в американской истории в конце девятнадцатого столетия совпал с первым «позолоченным веком», или периодом крайнего неравенства доходов и обнищания масс, сопоставимого с современным. Любой внешний вклад в социальную систему чреват, конечно же, множественными последствиями. Иммигранты «золотого века» существенно обогатили Америку, как обогащают ее и сегодняшние иммигранты. Но они заодно сместили баланс сил от работников к собственникам и ускорили приток богатства. В отсутствие сильных институтов, защищающих заработную плату работников, избыток рабочей силы ведет к снижению заработной платы – просто закон спроса и предложения в действии. В своей книге 2016 года «Нам нужны работники: раскрывая нарратив иммиграции» экономист из Гарварда Джордж Борхас (сам иммигрант) разъясняет, что основной эффект иммиграции заключается не в том, приносит она пользу экономике или является обузой. (К слову, она оказывает небольшой положительный эффект.) Скорее, она разделяет общество на победителей и проигравших. Массовый приток неквалифицированных иммигрантов снижает заработную плату менее образованных местных работников. Особенно сильно страдают и без того обездоленные сообщества, скажем, чернокожие американцы без высшего образования. Но более низкая заработная плата означает более высокую прибыль