вас лично, Мирослава Анатольевна, — заговорил я после паузы. — Разнообразие интересов кружка моих лучших студентов — это огромный плюс к разностороннему развитию. Но человеческий фактор никто не отменял, и я допускаю, что, возможно, мне нужно пересмотреть программу обучения, раз самые успешные мои ученики теряют интерес. Ведь вы можете оказаться в этом не единственной, Мирослава Анатольевна. Так что…

Она тряхнула головой, волосы закрыли лицо, так что девушке пришлось убирать их рукой.

— Нет, Иван Владимирович, — произнесла она. — Никакой тайны тут нет. На самом деле это довольно глупо, но… Я, как и многие в академии, знала, что Кристина Гордеевна Большакова намеревалась стать вашей невестой и супругой. Но вы знаете мою семью, Иван Владимирович, я видела, как взрослые мужчины, прошедшие множество сражений, вдруг влюбляются в медсестер и на эмоциональном порыве берут их в жены. А потом такие браки оканчиваются скандалами, а иногда еще и смертью. Так что я просто не поверила, что чувства Кристины Гордеевны — искренние. И мне захотелось вас поддержать, показать, что эта ее расхваленная сторонниками Большаковых гениальность — всего лишь пустой звук. И что у вас могут быть и другие умные студенты, которые могут не хуже. Просто если бы вы поверили ее намерениям, то в момент, когда она опомнилась, вам бы стало больно. А я не хотела, чтобы вы мучились из-за ветреной девицы, которая способна раздавать авансы, а потом сбегать от собственных слов.

Я хмыкнул, задумавшись о том, как скоро намерения Большаковых переродятся из слухов в легенду о неразделенной любви. Если я к тому моменту не найду себе супругу, однозначно мне светит стать в глазах общества отвергнутым рыцарем печального образа. Что, конечно, не так уж и плохо, такой типаж пользуется спросом у дам.

Но меня постельные подвиги не интересуют.

— Что же, Мирослава Анатольевна, — чуть наклонив голову в знак благодарности, произнес я, — спасибо вам, что поделились со мной. И вы не правы: это совершенно не глупо. Вы проявили ко мне сострадание, а это — замечательная черта. В нашем обществе, где зачастую даже родственники стараются навредить ближнему как можно сильнее, чтобы сожрать его, умение проявлять сострадание — истинное благородство.

Герасимова смущенно отвела взгляд.

— Спасибо, Иван Владимирович.

Я взглянул на часы и вздохнул.

— Что же, Мирослава Анатольевна, был рад с вами пообщаться, но, увы, меня ждут дела, — проговорил я. — И я не забыл о своем обещании предоставить вам всю нужную информацию. Просто это займет чуть больше времени, чем я рассчитывал изначально. Мой партнер хочет подойти к вопросу со всей серьезностью.

Венедикту Кирилловичу крайне не понравилось, что Герасимовы решили влезть в дело, которое он считал чуть ли не своей собственностью. Да, мы обладали фабрикой вместе, однако я как-никак родная кровь. Но ее не было у Герасимовых, которым и так досталось кресло начальника Генерального штаба, а сверху — еще и верность людей, которых Анатолий Никодимович за собой туда подтянул.

Так что Солнцев сейчас занимался тем, что готовил сопоставимые инвестиции, изымая средства из всех возможных каналов. Чтобы удержать контрольный пакет, нам нужно было внести больше половины суммы. И если мне вносить было практически нечего, кроме ритуалов и схем, то Венедикту Кирилловичу предстояло раскошелиться всерьез.

Не каждый день приходится вкладывать в дело больше миллиарда рублей.

— Я вас нисколько не тороплю, Иван Владимирович, — с улыбкой заверила меня Мирослава Анатольевна. — Я буду ждать, сколько потребуется. Это ведь и в моих интересах.

Раскланявшись, мы разошлись в разные стороны. Мне пора было собираться домой. Сегодня я планировал открыть седьмой узел в особняке Окуневых.

А для этого следовало подготовиться.

* * *

Временная база российских войск в Польше.

Василий Владимирович закинул ногу на ногу и, взяв из лежащей на раскладном столике коробки сигару, взглянул на сидящего напротив мужчину в офицерской униформе без знаков различия. Тот напряженно наблюдал, как Окунев магией отрезает кончики.

— Ну что ты так на меня смотришь? — спросил Василий Владимирович. — Не сбегу я никуда. Раз государь слово дал, что у немцев теперь фора будет, я вперед не полезу. У меня, знаешь ли, семья есть.

Его компаньон лишь вздохнул, когда дворянин поджег сигару и выпустил первое колечко дыма.

— Василий Владимирович, мое дело маленькое. Мне приказали, я слежу, — ответил мужчина.

— Ну, твое дело, — пожал плечами Окунев, запрокидывая голову к потолку и выпуская кольца дыма.

За прошедший рейд, к сожалению, удалось достать лишь двоих фон Аусдорфов. А в этом немецком роду только мужчин было больше десятка. И чтобы до всех них добраться, пришлось бы немало поработать. Теперь же они предупреждены и попрячутся.

Василий Владимирович не испытывал от этого ни капли негатива. В конце концов, его специализацией были именно такие диверсии — пробраться в особо охраняемую зону, найти жертву, уничтожить ее и скрыться, никем не замеченным.

Пока голова Германа фон Аусдорфа, отсеченная в подвале, летела в Москву, сам «Косарь» добрался до следующего военного лагеря Германии и, не поднимая шума, наложил на командующего там Руперта фон Аусдорфа проклятье. Немецкий офицер умер от удушья во сне, не успев даже позвать на помощь.

Конечно, можно было бы придраться к такой смерти, все-таки не физически Василий Владимирович уничтожил фон Аусдорфа. Но проклятье он своими руками накладывал, так что Окунев счел свой обет в этом случае исполненным.

В палатку, в которой дворянин расположился, вошел капитан Российской Империи. Кивнув наблюдателю, он протянул Василию Владимировичу папку. Тот неспешно ее открыл и погрузился в изучение.

— Что там, капитан? — уточнил мужчина, следящий за «Косарем».

— Передвижение фон Аусдорфов, — ответил военный. — Действующее местоположение, ближайшие планы. В Генеральном штабе распорядились следить за ними, и о каждом шаге докладывать. Слушок пошел, если кайзер не согласится сам отдать своего аристократа, государь к нам еще и Морова пришлет.

Наблюдатель дернул щекой.

— Бойня будет, — вздохнул он.

Окунев поднял взгляд от документов и усмехнулся, вставляя сигару в рот.