Шрифт:
Закладка:
11–16. Размышления должны опираться единственно на различение истинного и неистинного; кроме того, следует помнить, что никакие действия не приносят результата без собственной практики. Ум очищается, как воды огромного озера осенью, и умиротворяется, подобно успокоившемуся океану молока после взбивания его горой Мандара. Как огненный светильник, очищенный от сажи, разгоняет завесу тьмы, так верное понимание сияет, помогая различать формы и смыслы. Бессчетные страдания, нищета и несчастия не могут уязвить познавшего суть видимого, как облаченного в доспехи не могут поразить стрелы. Ужасы сансары, возникающие прямо перед мудрым, не проникают в его сердце, подобно тому, как копья не могут пронзить огромный камень. «Что раньше – рождение или действие, божественная судьба или человеческие усилия?» – подобные вопросы пропадают, как тьма исчезает при наступлении дня.
17–18. Когда обретается мудрое видение, возникает неизменное спокойствие, как по окончании ночи восходит солнце. Разум различающего становится глубоким, как океан, твердым, как гора Меру, прохладным и спокойным, как луна.
19–21. Тот, чьими усилиями все разделения завершились, постепенно становится освобожденным уже в этой жизни, дживанмуктой, чье состояние невозможно описать словами. Его ум, всегда умиротворенный и чистый, сосредоточенный на видении окончательной истины, сияет светом Сознания, как полная луна осенью. Когда солнце различения сияет в пространстве сердца чистым светом спокойствия, не появляются ночные кометы страстей, предвещающие несчастья.
22–25. Такие люди пребывают в спокойствии, чистоте и благородстве, как осенние облака, безусильно отражающиеся в неподвижных водах. Из их речей и поступков исчезают грубость и жестокость, как при наступлении дня прекращаются танцы бледных ночных демонов-пишачей. Их разум, твердо стоящий на фундаменте мудрости и сосредоточенный на ней, не затрагивается беспокойствами мира, как нарисованный цветок не трепещет от порывов ветра. Мудрый не попадает в ловушки привязанности к наслаждениям, как знающий дорогу не увязает в оврагах.
26–29. Ум мудрого, следующего истинному учению, наслаждается уместными деяниями, не противоречащими писаниям, подобно благородной женщине во внутренних покоях, следующей правилам хорошего поведения. Мудрый, чей ум свободен, видит бесчисленные творения в каждой из миллионов частиц мира. Бездна удовольствий не радует и не печалит человека с чистым умом и интеллектом, познавшего путь к освобождению. В каждой мельчайшей частице мира он видит рождение и разрушение множества творений, подобных бесчисленным волнам на поверхности океана.
30–31. Он не отвергает начатые действия и не привязывается к завершенным. Будучи пробужденным, он кажется несознательным, как дерево. Он выглядит как обычный человек в этом мире, выполняя действия, которые приходят сами. Его сердце не волнуется, получая желаемые или нежелаемые результаты.
32–33. Только изучив всецело это писание, лишь исследовав и постигнув смысл каждой строфы, человек достигает истины. Здесь бесполезно простое чтение, в отличие от благословений или проклятий, которые достаточно только произнести. Это учение несложно для понимания, оно украшено прекрасной поэзией, примерами, историями и сравнениями.
34–35. Тот, кто хотя бы немного понимает слова и постигает их смысл, может самостоятельно осмыслить это писание. Тому же, кому смысл писания непонятен, надо слушать его объяснения от ученого пандита. Слушающему и размышляющему над этим писанием и понимающему его для достижения освобождения не нужны практики умерщвления плоти или созерцания, повторение мантр и прочие упражнения.
36–38. В результате глубокого изучения этого писания и постоянных размышлений над его смыслом искатель обретает чистоту разума и непревзойденное понимание. Тогда демон разделения на видящего и видимое в виде понятий «я» и «мир» исчезает сам, без усилий, как ночные привидения прячутся, когда встает солнце. Даже если оставались ложные представления об отдельных «я» и «мире», они пропадают, как сновидения не могут обмануть по пробуждении.
39–41. Как человека не волнуют радости и страдания в воображенном городе, так и видимость мира не может сковать и лишить свободы, когда она распознана как кажущаяся видимость. Когда становится ясно, что змея нарисована, она больше не страшит. Когда видимый мир осознан как такая змея, он больше не может приносить радость или страдания. Когда мы внимательно рассматриваем нарисованную змею, она перестает существовать как змея, и так же пропадает привычная сансара.
42–43. Даже чтобы сорвать цветок, нужны некоторые усилия, но достижение высочайшего состояния не нуждается ни в малейших усилиях. Даже чтобы смять лепесток, необходимо движение руки, но для обретения освобождения достаточно только остановить ум; не требуется движения ни одной части тела.
44–47. Надо находиться в удобном состоянии и довольствоваться пищей, что приходит сама, не предаваясь наслаждениям, противоречащим верному поведению. Сообразно времени и месту, а также пребывая в обществе мудрых, следует с радостью размышлять над этим писанием или же над другим подобным. Тогда происходит пробуждение к высшему знанию, оканчивающее сансару. Тогда пресекаются навсегда циклы повторяющихся рождений. Те грешники, кои при доступности такого писания продолжают копошиться в чувственных наслаждениях, недостойны даже упоминания. Они подобны червям в экскрементах собственной матери.
48–49. Теперь слушай внимательно, о Рагхава, мое разъяснение великого знания, самой сущности истины, открытой величайшим мудрецам. Выслушай, каким образом ему надо внимать, как следует размышлять над его смыслами и каким должен стать итог этих размышлений.
50–54. Метод, помогающий в познании, с помощью которого неизвестный предмет становится известным, мудрыми называется сравнением или примером. Без иллюстраций, о Рама, невозможно постигнуть неизвестное, как ночью без света лампы не рассмотришь предметы в доме. О Рама, все примеры, используемые мной для объяснения тебе истины, имеют причины и потому ограничены, хотя указывают на истину вне причин и ограничений. Любой предмет, за исключением высочайшего Брахмана, может быть целью или предметом сравнения, поскольку существует как причина или следствие. В учении о Брахмане приводимые примеры не должны пониматься буквально. Они только частично указывают на некоторые общие с предметом свойства.
55–57. Следует учитывать, что иллюстрации, использованные с целью пробуждения к истине Брахмана, принадлежат этому миру и являются порождениями сна. При таком понимании не возникнет глупый вопрос о сравнениях: «Как бесформенный Брахман сравнивается с тем, что имеет форму?» У примеров, указывающих на видящего, могут быть другие изъяны, такие как неточность и противоречивость, но никакие возражения не должны мешать пониманию сравнений, поскольку природа мира сноподобна.
58–60. При исследовании ясно, что как бодрствование, так и сновидение нереальны в прошлом, будущем и в настоящем; это очевидно и для ребенка. Смысл примеров из области сновидений, воображения, внутренних откровений, благословений, проклятий, снадобий и прочего – показать подобное им в природе мира. В этом писании, являющемся средством освобождения, и в других писаниях их автор следует этим правилам для лучшего объяснения того, что стоит понять.
61–62. Писания учат тому, что мир подобен сновидению. Это невозможно объяснить в нескольких словах, это должно быть раскрыто постепенно и последовательно. Этот мир похож на город или замок, который представляется во сне, воображается или вспоминается. И поэтому примеры, используемые в этом писании, именно такие, а не другие.
63–66. Когда беспричинное для лучшего понимания сравнивается с имеющим причину, невозможно провести полное, детальное сопоставление. Разумный, избегающий пустых споров, для постижения истины принимает во внимание только ту часть сравнения, которая относится к ней. Чтобы узреть что-то, нужен только свет
