ничего не хотелось. Ветка, упавшая в реку, рассыпалась в труху. Подъехал Нино. Подарил неловкую свою улыбку и цветы – нарциссы. Они, должно быть, пахли восхитительно, однако я ничего не чувствовала. Я умылась, а когда вышла, Нино уже забрал мои вещи. Валентина держала антикварную шкатулку.

– Думаю, её лучше повезти в руках, чтобы не разбилась, – сказала она. – Вещь очень хрупкая и дорогая.

Мне стоило хотя бы попытаться её ударить, но я только взяла шкатулку и вышла скорее из дома, страшась ещё хоть раз заглянуть в ядовито-зелёные глаза. Я больше не оборачивалась и никогда не видела эту женщину.

Но я чувствовала, как стояла она, исполненная величественной стати, и улыбалась на прощанье, провожая жестом ласковой руки, как и подобает заботливой крёстной.

– Ещё раз прости меня, Орнелла, что так вышло, тогда, на виноградниках…

Нино, мой старый верный друг. Всё бы отдала в тот миг, лишь бы вернуться в прошлое, до момента, когда в моё окно заглянул юноша. Вспомнились вдруг слова Валентины о Сыне Божьем, о том, как не нашлось ему места в нашем падшем мире. Я плавала в бреду бессвязных мыслей всю дорогу. Я отблагодарила Нино кротким «спасибо» и загрузилась в поезд. И хотела умереть, без мук и поскорее. Мама не встретила меня на вокзале, домой я шла пешком. Город источал духи олеандра – забытые мной, как я и предполагала. Увы, теперь они будоражили тех, у кого впереди было всё лето. А я с той поры этот запах ассоциирую только со смертью.

Мама была дома, складывала вещи. Про меня просто забыла. Спросила, как синьора Нути. Нормально, ответила я. Она только на несколько секунд пристально на меня взглянула, вроде бы исполняя долг матери, и в конце концов заметила:

– Ты нисколько не изменилась.

Затем продолжила свои дела. Сказала, что с папой не вышло, но переезжать всё равно надо. Сказала, в Милане больше возможностей. Мама тоже не изменилась. Сухое отчаяние стало её повседневностью. Я поставила музыкальную шкатулку на пол к приготовленным для переезда коробкам и понемногу стала помогать упаковывать вещи.

В последующие годы я много раз поднимала крышку моей шкатулки, слушала мелодию и наблюдала нехитрый танец хрустальной фигурки. Слёзы случались, но крайне редко. Всегда казалось, что если я начну плакать, то впущу Пьетро – или его призрак, или даже его крохотную частицу – в свою жизнь. Я оказалась слишком трусливой для этого.

Валентина являлась ко мне в воспоминаниях чаще, чем хотелось бы. Довольно странное чувство – знать, где живёт зло. Это как знать месторождение каких-то природных ископаемых. Считаю большим упущением, что на геологических картах не отмечаются залежи зла. Я бы подсказала учёным точку у холмов в одной тосканской долине.

Однако и я не ведала всего, точнее – истинных масштабов этого зла. Только в этом году, когда минуло сорок лет моей жизни, мне открылась вся правда. Я получила посылку с письмом. В письме Валентина сообщала, что умирает от онкологического заболевания, а также раскаивается в том, что заставила меня столько лет напрасно мучиться виной за смерть Пьетро. Выпавший из моих рук горшок на самом деле не убил Пьетро, а только ранил его. Валентина вызвалась обработать Пьетро рану, усадила его, встала сзади и нанесла ряд ударов, довершив дело. Вот как в действительности не стало моего солнечного медвежонка. В этом же письме синьора объяснила свой порыв боязнью, что не сможет прийти к душевному покою, пока Пьетро будет жить и тем самым бередить её высокоморальное существо.

А в посылке оказалась заштопанная картина, написанная Валентиной и мной изуродованная. И краски, запахи, касания тех дней вновь встали перед влажными глазами повыцветшими, пожелтевшими, выдохшимися воспоминаниями. Только юноша передо мной всё тот же – всегда молодой, одинокий, прекрасный. В картине застыло израненное короткое лето. Оно кончилось для меня так же скоро, как и для Пьетро.

Те две женщины – синьора и я, – чьи тени легли на этот холст, напоминали двух хищных зверей, деливших добычу. Я всю жизнь пыталась понять – и ни одна попытка не привела к результату, – кто был виноват в произошедшем? Моя аморальность? Моя влюблённость? Её мораль? Её страсть? Может, солнце было каким-то едким?

Примечания

1

Впоследствии (лат.).

2

Конгруэнтность – равенство, адекватность друг другу различных экземпляров чего-либо или согласованность элементов системы между собой. В более широком смысле – целостность, самосогласованность личности вообще.

3

Бефана – итальянская фея в образе ведьмы.

4

Сталкер – здесь преследователь.

5

Амбидекстр – человек, сочетающий способности левши и правши, одинаково владеющий обеими руками.

6

Опистенар (мед.) – тыльная часть кисти руки.

7

Чинквеченто (итал.) – XVI век, в искусствоведении обозначение одного из периодов Возрождения.

8

Контрада – округ или район итальянского города.