Боге, но о мирских предметах; и пили вино за здоровье друг друга. Говорят, что папа Иоанн XII за одним обедом так разошелся, что в виде шутки провозгласил тост за здоровье дьявола. Когда они выходили из дому, то шли, изображая из себя каких-то франтов и едва-едва касаясь земли. При этом случае, по выражению Бонитона, «они больше смахивали на женихов, чем походили на священников Божиих». Другие, отправляясь из дому, ехали в карете или же садились на верховую лошадь, убранную золотой сбруей и серебряными насечками. Украшение лошади было настолько тяжеловесно, что оно было под силу только могучему коню. Таких, т. е. отличных, лошадей люди, принадлежавшие к высшему духовенству, имели помногу, потому что ездить на одном и том же коне считалось не соответствующим достоинству указанных лиц. Многие аббаты были так преданы лошадиному спорту, что чуть не жили в конюшнях. Бон, аббат Свято-Михайловского монастыря в Пизе, считался человеком скупым и ограниченным только потому, что он употреблял для езды одну и ту же лошадь, как это делали более бедные аббаты и даже простые монахи. Многие из лиц высшего духовного сословия любили окружать себя военными атрибутами, их свита состояла из военных вооруженных людей, при появлении их раздавались воинственные клики. Что же касается тех из духовных сановников, которые не изменяли своему пастырскому характеру, таковые довольствовались изысканными знаками почести, им воздаваемыми: за столом они всегда занимали первое место, если они отправлялись в церковь, то здесь все относились к ним с особенным почтением, и т. д.

В таких-то чертах рисуется бытовая сторона высшего духовенства. Что же касается низшего духовенства, то оно хотя и тянулось за высшим, т. е. брало кое в чем с него пример, но это подражание было не чем другим, как неловкой пародией. Высшее духовенство вело себя очень развязно. Например, у самого архиепископа Равеннского вассалы Карла Великого Гельменгод и Гунфрид однажды за завтраком наслушались таких непристойностей, что тогдашний папа постыдился даже повторить их в письме к Карлу. Низшие клирики и в этом случае брали пример со своих духовных начальников и обращались в настоящих шутов: они употребляли нецензурные выражения за столом, затягивали песни, позволяли себе мужицкие ругательства, перебранки и даже насилия — и при том, где же? — в самих святых храмах.

Судя по тому, что нами сказано о бытовой стороне жизни духовенства, нетрудно догадаться, какими склонностями отличались и какие удовольствия предпочитали духовные лица того времени. Выше всего ставилось удовольствие в сладость покушать. С давних времен слышится одно и то же обвинение на западных епископов, а именно то, что у них были царские пиршества. В X и XI вв. итальянские епископы тоже оставались крайними любителями изысканного стола. Пиршества, задаваемые высшим духовенством, были грандиозны по размерам и чрезвычайно богаты по издержкам. Каждый заботился о том, чтобы за его столом появлялись самые дорогие и самые редкие блюда. Рыба, отличавшаяся тонким вкусом, играла одно из видных мест в меню епископского стола. Вино подавалось в смешении с медом, любимыми блюдами были те, которые оказывались приправленными разными пряностями, а эти пряности выписывались непременно из чужих стран. Подобные пиршества совершались очень часто и отличались роскошью и изобилием. В завоеванном Хиузасском монастыре епископ Туринский Куниберт со свитой однажды пропировал целую ночь; другой епископ в начале Великого поста устроил великолепное пиршество, которое ничем не отличалось от свадебного пира. На подобные пиршества чаще всего тратились пастырями деньги, приносимые благочестивыми верующими на потребности Церкви. Наклонность к хорошему столу иногда переходила в отвратительное обжорство. О Туринском епископе Вительме (XI в.) рассказывается, что он имел обыкновение кушать четыре раза ночью и столько же раз днем, так что, по выражению повествователя, он в течение суток съедал столько, сколько хватило бы на трех медведей. Многоедение, конечно, требовало значительного употребления напитков. Сами монахини в те времена не отказывались от спиртных напитков. В это время появилась одна сатира, направленная против папы Урбана II. В ней изображено было, как Урбан старался вином затушить огонь, раздиравший его внутренности вследствие переполнения желудка соленой рыбой и тому подобными яствами; по словам сатиры, будто бы четыре кардинала держали перед папой огромную чашу, которую он опустошал, выпивая из нее за спасение всего мира, за искупление душ, за выздоровление больных и т. д. Подобного рода сатирические описания можно было встречать и по отношению к кардиналам. Духовные лица тогда безо всякого стеснения заходили в питейные дома и здесь бражничали, к великому соблазну верующих. Они же позволяли себе во время брачных обедов и других пиршеств прибегать к таким остротам, смысл которых был далеко не приличен; мало того, они посещали публичные зрелища. Празднование христианских праздников сопровождалось у них музыкой, песнями и плясками. О таких духовных лицах Ратер иронически говорил: «Они любят больше актеров, чем священников; больше весельчаков, чем клириков; больше пьяниц, чем философов; больше комедиантов, чем монахов». Многие из особ духовного звания со страстью отдавались разным играм, доставлявшим развлечение. Они любили забавляться игрой в кубари, кости и пр. Счастливые или несчастливые кости очень сильно интересовали их. А папа Иоанн XII во время игры в кости призывал себе на помощь Юпитера и Венеру. Рассматриваемые лица также очень любили шахматы и шашки. Некоторые из них почему-то были уверены, что эти — как называли их — «королевские игры» представляют собой вполне позволительное дело. В литературе того времени встречаем следующий анекдот, свидетельствующий о страсти некоторых священников к игре в шахматы. Один епископ стал укорять какого-то священника за игру в шахматы, угрожая последнему жестоким наказанием; священник же, притворяясь невинным, начал лицемерно выражать ужас, слыша это обвинение, причем у него как бы случайно вырвались первые слова первого псалма. Епископ, что само собой вышло, продолжил чтение того же псалма. Но когда этот последний в чтении дошел до слов «в законе Его поучится день и нощь», священник, ни с того, ни с сего провозгласил: «Верно, святой владыко, а остаток пусть будет уходить на игру в шахматы». Одним из давних и сильных увлечений западного духовенства была охота; и весьма нередко можно было встретить епископа на рослом коне, окруженного собаками и мчащегося по лесам и полям, среди криков свиты — за какой-нибудь убегающей из глаз добычей…

В виде реакции к тем бытовым особенностям, которые мы сейчас описали, к концу изучаемого периода появились некоторые духовные лица, которые нищету и грязь считали своим идеалом. Возникло своего рода кокетство лишениями. Подобного рода священники и монахи носили нищенскую одежду, повязывали голову каким-то платками, глаза имели потупленными,