— теперь вдова крестьянина, этой ценой удерживается еще усадьба. Но дни ее сочтены: протекает крыша, гниют полы и стропила, скоро рухнет бесформенной кучей деревянный помещичий дом, такой типичный, такой уютный и вместе с тем печально-обреченный в своем окружении точно оплакивающих его берез... Оборвано все и внутри. Разбиты солдатами, здесь стоявшими, мебель, печи и полы, лохмотьями висят обои, темно-коричневые с разводами, в зале с забитыми окнами. В Берёзках еще едва теплится жизнь — но это последние вздохи умирающего — и не знаешь, может быть, предпочтительнее настоящая смерть, полное, невозвратимое умирание.

Через поля, перелесок, речку ведет дорога обратно в город. К вечеру неподвижна вода в реке. Зачарованными кажутся повторенные отражением дома и церкви, облетающие желтым листом деревья, золотые и синие маковки церквей и серые в небе дождевые облака. Отсюда Углич — точно пейзаж, точно картина. И снова в сознании: город-музей.

Целых три музея в городе. Терем, древлехранилище в прежней церкви царевича Димитрия, “что на крови”, и церковный музей в группе храмов, связанных между собой типичной ростовской звонницей.

В верхней палате терема ряд символических картин, связанных с углицкой драмой. Неуклюже и натянуто смотрят с холстов представители городского купечества, верно, те, что строили дома в Рыбацкой слободе. В витринах бисер местного рукоделия, фарфор, стекло, костяные вещицы — в общем, обычный набор старинных бытовых предметов. В темной комнате нижнего этажа около сотни портретов и картин, свезенных сюда из окрестных имений. Преобладают Тучковы и Кутузовы, герои войны 1812 года. Большой масляный портрет работы Виже-Лебрен, представляющий молодую женщину с голубком (?), изображения Тучковых, копии с известных оригиналов Доу, два очень чинных семейных групповых портрета, очаровательная акварель работы Гау, представляющая молодую девушку в прическе 40-х годов с заложенными за уши волосами; бледная, нежно расцвеченная, вся розовая и блекло-зеленая акварель неизвестного мастера, представляющая графиню Долли Тизенгаузен, — вот несколько вещей, запечатленных памятью. А по стенам кресла корытцами красного дерева, "покойные" и такие типичные для обстановки барского дома, где, верно, с незапамятных времен висели, наряду с портретами и дилетантскими работами, заурядные, но старые картины голландских мастеров, также попавшие случайно в этот провинциальный музей.

В церкви царевича Димитрия — древлехранилище. Здесь немного икон, зато богатый подбор старинной утвари, люстр и паникадил, резных крестов, сосудов серебряных и медных, окладов, украшенных чернью, эмалью и филигранью, богато украшенных евангелий. Здесь же — реликвии, связанные с царевичем Димитрием.

Третий, наиболее обширный музей — в группе храмов, связанных между собой арочной ростовской звонницей, храмов, сохранивших еще частично свои оконца, свои тяги и расщеповки, свои радостные и наивные по рисунку поливные изразцы в ширинках. Быть может, под слоем коросты таятся здесь неведомые шедевры живописи — сюда, как в склад, снесены громадные ярусы деисусных чинов, пророков, иконы праздников... Многие годы, десятки лет еще пройдут, прежде чем коснется этих произведений древнерусской живописи скальпель реставратора — да не верится, будут ли вообще они расчищены... В алтаре выставлены шитье и церковная скульптура. Последней много — и невольно предрассудным представляется широко распространенное мнение о неизбежной принадлежности этих резных фигур русскому Северу. Думается, скорее можно говорить лишь о распределении по территории тех или иных данной местности свойственных иконографических типов. И если для Вологды и Перми характерны фигуры сидящего [нрзб.] Христа, то для средней полосы России помимо, конечно, повсеместно распространенных распятий, типичны представленные и в Угличе многочисленными образцами фигуры Николы Можайского, Параскевы Пятницы и усеченной главы Иоанна Крестителя. Скульптура последнего типа сохранилась в Угличе в еще не закрытой Иоанно-Предтеченской церкви — радостном, в желтый цвет окрашенном храме, стоящем на берегу Волги.

Прекрасный иконостас XVII века, шкаф с узорчатыми старинными ризами, реликвии, связанные с попыткой канонизировать трагически погибшего мальчика (точно Углич — город детей-мучеников) — все это делает и Предтеченский храм каким-то музейным. В Угличе почти нет церквей неинтересных — в каждой из них можно найти художественные иконы, барочную резьбу иконостасов, шитые покрова, лампады, паникадила. В Богоявленском монастыре, месте пострижения Марии Нагой[66] — краснокирпичный, с белыми деталями храм XVII века, украшенный кокошниками с типичными для этого стиля живописно-декоративными главками, несущими купола; в Алексеевском монастыре — группа храмов XVI, XVII, начала XIX века, вся в зелени лужаек и разросшихся деревьев кладбища. В синюю высь, точно стрелы, горделиво врезаются три шатра бледно-розовой “Дивной” церкви, одного из шедевров русского старинного зодчества.

Тщательно и осторожно начаты были здесь реставрационные работы и... брошены — ведь не доходят до всего почти бессильные и смертельно усталые руки тех, кто самоотверженно пытается еще напролом стихии бесчисленных разрушений беречь и охранять былое искусство...

Во все стороны растекаются зеленые улицы городка. За окрайной слободкой луг, паром через Волгу и выше по реке Покровский Паисиев монастырь, немного монотонно вытянувший вдоль берега свои низкие белые стены. Две круглые башни охраняют “святые” ворота по ростовскому образцу. В них есть что-то феодальное, крепостное, особенно благодаря скупости в украшениях. Только выросшая над аркой классическая колокольня вносит сюда неприятный диссонанс. Громадный храм внутри мало интересен — в нем, так же, впрочем, как и на других стенах (в часовне), рассказана в наивных фресках история избиения монахов в Смутное время поляками. Но это было давно, давно унесла эту кровь Волга, так же как и другую... В монастыре еще живут три монаха, и оттого в храме идеальная чистота... Под стенами монастыря серо-стальными струями течет Волга. Низко плавают летние, дождями набухшие облака, на иглах сосен повисли капли воды, временами спадая на опавшую хвою. Временами кажется — ничто здесь не изменилось, точно не было 1917 года в зачарованном городке, но и здесь даже это — лишь мгновенная иллюзия...

VII 

Ольгово

Местность около города Дмитрова описана в хронике Благово “Записки бабушки”[67]. Здесь было немало славных красотой своего местоположения старинных усадеб, расположенных по сторонам Рогачевской дороги. Рождествено, устроенное с большим вкусом московским генерал-губернатором кн. Д.В. Голицыным, но о котором теперь можно судить лишь на основании старинной литографии, Обольяниново, принадлежавшее гатчинцу и павловскому любимцу П.Х. Обольянинову, Горки Благово, где постройки возведены были Кампорези, а росписи принадлежали крепостному мастеру, и еще многие другие усадьбы были рассеяны здесь щедрой рукой.

Дворец в усадьбе гр. С.С. Апраксина Ольгово Дмитровского уезда. Фото 1940-х гг.

Но бесспорно, самой знаменитой среди них было Ольгово[68] Апраксиных. Во втором, и