В Марфине дом отдыха — во всех комнатах стандартные кровати. Верно, содраны старомодные обои, забелены орнаментальные росписи. Второй раз, как прежде перед французом, покинули дом старинные портреты; Панины и Тутолмины с портретов Вуаля, Рослина, Орлова сошли со стен залов и гостиных и разбрелись по музеям Москвы и провинции. В кладовых и музейных хранилищах встретились они с другими портретами, живописными и скульптурными, работы Шубина и Мартоса, с картинами и мебелью, уцелевшими от разгрома другой панинской усадьбы — села Дугина Смоленской губернии. Марфино еще живет — Дугино же, с его картинами старых мастеров, фамильными портретами, белым залом, украшенным бюстами Паниных, пропало безвозвратно. Даже не оставило оно по себе фотографической памяти, и лишь рисунок сепией в [собирательном] альбоме гр. С.А. Строгановой, промелькнувшем на московском художественном рынке в первые годы революции, дает представление об этой с большим вкусом и роскошью обставленной усадьбе, о громадном доме над прудом и обширном окружающем ее парке, по дорожкам которого проходят женские фигуры в ампирных платьях. Марфино и Дугино — эти две усадьбы являлись чудесными образчиками тонкого, вполне европейского вкуса русского барства в конце XVIII и в первой половине XIX века.

Каменный мост середины XIX века в усадьбе Салтыковых (позднее гр. В.Н. Панина) Марфино Московского уезда. Современное фото

Беседка со статуей Аполлона Бельведерского в парке усадьбы Марфино. Современное фото

Вёшки

 Рядом с роскошным Марфином — скромные, но бесконечно очаровательные Вёшки Алмазовых. Здесь еще сохранился деревянный дом во вкусе классицизма — трогательный и наивный пересказ роскошных загородных дворцов Палладио под Виченцей. Только пересказ из третьих или четвертых уст... По образцу какой-нибудь виллы Меледо строили в Ляличах, в Павловске, в Райке свои дворцы Кваренги, Камерон, Львов. В камне, но всего чаще в дереве копировали их уже анонимные в большинстве случаев архитекторы, возводившие и Рождествено на Истре, и погибшее Прохорово Трубецких, и дачу “Голубятню” под Москвой. Эти доморощенные перефразы в свою очередь служили образцами для строителей деревянных помещичьих домов в Костромской, Ярославской, Тульской, Калужской губерниях, домов, поражающих иногда курьезными формами, оправданными, однако, и логически вытекающими из конструкций. Так, вырождаясь и мельчая, но вместе с тем приспосабливаясь к строительному материалу, рассыпались по России побеги большого европейского искусства. Но точно так же как в полевых анютиных глазках, в безыскусственной луговой гвоздике, так и здесь, в этих подчас наивных постройках, заключена своеобразная прелесть простоты, очарование милой и наивной стилистической несуразности. Именно так воспринимаются Вёшки. В центре плановой усадебной композиции дом с колонным портиком, поддерживающим балкон перед надстроенным над центральной частью мезонином; сбоку отходят, закругляясь, галерейки — галерейки, собственно, состоящие из деревянных столбов, несущих крышу, приводящие к двум совсем маленьким флигелькам.

Пусть традиция, пусть раз усвоенный шаблон продиктовали эту планировку дома — все же, думается, отвечала она старому укладу жизни с желанием отнести подальше, но вместе с тем и не окончательно оторвав от жилых и приемных комнат кухню и помещения челяди, необходимые “задворки” жизни. Различаясь лишь направлением и характером галерей — то круглящихся, то прямых, то открытых, то забранных окнами, — этот план встречается бесконечное число раз — в Райке, Архангельском, Остафьеве, Гребневе, Валуеве, Останкине, Ляличах, Рождествене, Гурьеве [нрзб.], Средникове, Осташове и многих других местах.

В Вёшках же этот пришедшийся по вкусу палладианский план особенно интересен своими малыми размерами. Это архитектурная миниатюра, копия с копии наивного доморощенного мастера, многого не разглядевшего, многое прибавившего от себя. Обстановку внутри дом в Вёшках потерял уже давно, верно, при переходе своем в ведение Петровской сельскохозяйственной академии. Вот почему меньше отразились на нем революционные годы и остались нетронутыми прекрасные, лишь несколько выцветшие плафоны с ампирной орнаментацией в розетках и бордюрах, плафоны с обычным репертуаром аканфовых листьев, грифов, венков и компактных гирлянд. Даже потолки комнат в мезонине были расписаны, свидетельствуя о том внимании к художественной отделке помещений, которое, по-видимому, было свойственно устроителям усадьбы.

Миниатюрный липовый парк непосредственно прилегает к дому; дорожки и аллеи, извилистые и прямые, кажутся теперь, когда разрослись липы, совсем узкими; как обычно, одну сторону сада окаймляет пруд, а перед въездом, против полуциркульного двора-луга, стоит простенькая, также деревянная церковь с колокольней. Все в Вёшках типично и бесконечно характерно для той среднедворянской среды, которая кольцами своих гнезд опоясала древнюю столицу и губернские города центральной России.

Один за другим проходят годы, оставляя все более и более заметные разрушения — ржавеет железо, обсыпается штукатурка, подгнивает дерево; буря и ветры вырывают одряхлевшие дуплистые липы — и нет, давно уже нет заботливой руки, поддерживающей гибнущую, теперь никому не нужную старину. В Вёшках одна за другой рухнули соединительные галереи, обсыпались колонны и уныло ждет дом своего неизбежного конца[80].

Точно забытые могилы, о которых некому позаботиться, стоят еще старые усадьбы, привлекая лишь взоры любопытствующих искателей старины и былого увядшего искусства.

Михалково

 Несколько раз в своих редакционных примечаниях к историческим материалам упоминает Петр Бартенев[81], просвещенный создатель “Русского архива”, о том, что усадьба Михалково была отстроена графом Паниным в подражание взятой им крепости Бендеры[82]. Сейчас это указание кажется и странным, и неожиданным. Почти в черту города вошла усадьба; около готических башен ворот — трамвайная остановка; рядом с причудливой старинной архитектурой — жалкие и грязные, окруженные слякотью и нечистотами лачуги рабочих (1926 год); перед липовым парком пруд, куда теперь стекают вонючие отходы с фабрики бывшей Иокиш[83]. Но среди этих отвратительных всходов современной цивилизации, которые далеко не выкорчеваны социальной революцией, ради них произошедшей, высятся горделивые даже в своем разрушении остатки былой, великолепной жизни одного из сановников екатерининского времени.

Внимательно приглядевшись к отдельным фрагментам, сопоставив их в один общий композиционный комплекс, нетрудно убедиться в том, что усадьба представляет из себя на редкость хорошо уцелевший ансамбль. Нет только главного дома, зато налицо вся циркумференция закругленного перед ним двора и планировка идеально сохранившегося парка, не потерявшего даже две свои исключительно интересные каменные беседки.

Михалково, где фрондирующий гр. П.И. Панин, которого Екатерина II называла “первым вралем и персональным оскорбителем”. задавал на удивление избалованным москвичам богатейшие пиры и празднества, выстроено, несомненно, Баженовым в том стиле псевдоготики, который процветал в России в 60-х, 70-х и начале 80-х годов XVIII века. В недавние годы напечатанная работа о