Гермиона, как бензопила, вгрызлась в кушанье. Двигаясь по спирали к голове, за собой она оставляла только голый рыбий скелет.

Что характерно: поглотив за короткий срок столь внушительное количество пищи, ящерка не раздулась ни на миллиметр. Такое впечатление, что в её желудке находился портативный портал, переправляющий содержимое сразу в другое измерение.

Вот что значит: следить за фигурой.

Когда Гермиона добралась до рыбьей головы, я почувствовал, что Денница придвинулся ближе.

Мы переглянулись.

Внезапно нас постигло неимоверное родство душ. Ещё немного — и мы взялись бы за руки, как испуганные ребятишки…

Покончив с рыбой, Гермиона перепрыгнула на следующее блюдо — издалека я не видел, что это.

В считанные минуты она прогрызла сквозь стол внушительную просеку, а потом приземлилась… прямо на белоснежную салфетку, укрывающую грудь господина Тота.

Если бы ужас не сковал все мои члены, я бы попытался зажмуриться: так и видел, как василиск, не останавливаясь на достигнутом, принимается поедать самого Великого Дознавателя…

Но Ящерка всего лишь облизала ему лицо и устроившись в пухлом сгибе локтя, громко замурчала.

— Глазам не верю, — шепотом поделился Денница.

— Та же фигня, — ответил я.

Патриция же, презрев наш с демангелом ступор, продефилировала вдоль стола прямиком к папуле и обняв того за плечи, поцеловала в пухлую, как подушка, щеку.

Господин Тот светло улыбнулся и продолжил насыщаться.

Големы ни на миг не прерывали подачу провизии, работая с рвением и увлечённостью заводского конвейера.

— Мы к тебе по делу, папа, — произнесла Патриция.

— Ммфф, ммфф, ммфф… — кивнул господин Тот.

— И дело это в том, что… — Патриция принялась излагать суть проблемы, то и дело указывая то на меня, то на Денницу.

Великий Дознаватель продолжал кушать.

Казалось, он не обращает на Патрицию никакого внимания — от усердия у господина Тота даже уши шевелились.

Но Патрицию сие обстоятельство не смутило. Она говорила и говорила, припоминая все душераздирающие подробности и не упуская ни одной животрепещущей детали.

— Почему он не оторвал ей голову? — тихо спросил Денница.

Демангел стоял, как на плацу: вытянувшись в струнку, жадно поедая глазами начальство.

— Не знаю, всё-таки дочь.

Я поймал себя на том, что скопировал и позу Денницы и его неподвижный, полный крайнего обожания, взгляд.

— Я не о Патриции, — буркнул Денница. — Благодаря многолетним упорным тренировкам и бдительности госпожи Иштар, Великий Дознаватель больше не ест детей.

— А, ты о Гермионе? — стоило большого труда переключиться с образа поедаемых детишек на что-то другое.

— Я всего лишь покусился на крошечную баночку варенья из пауков…

А меня внезапно посетило озарение.

— Ты ведь никогда не был курильщиком, а? — спросил я демангела.

— Боже упаси, — тот невольно содрогнулся.

— Это особое братство, — пояснил я. — Курильщик ВСЕГДА поделится последней сигаретой с собратом по несчастью. Смекаешь? Один бычок на двоих, сигарета по кругу…

— Не понимаю, — неприязненно ответил Денница. — При чём здесь эта вредная и опасная зависимость?

— Сопереживание, — не отрываясь, мы всё смотрели и смотрели, как господин Тот ест. Блюд на столе становилось всё меньше, и это внушало надежду. А ещё некоторые опасения. — Любой курильщик знает, каково это: когда уши пухнут. Но знаешь, что бесит? Это когда последнюю сигарету стреляет ЛЮБИТЕЛЬ. Нет, он вообще-то не курит, просто решил затянуться пару раз за компанию… И затягиваясь действительно ПАРУ РАЗ, он эту последнюю сигарету ВЫБРАСЫВАЕТ. Такому уроду не только голову хочется оторвать. А вообще все выступающие части тела.

— Хочешь сказать, в Гермионе господин Тот признаёт ПРОФЕССИОНАЛА, — сообразил Денница. — И отдаёт должное её аппетиту. Тогда как я…

— Любитель, — кивнул я. — Тот, кто ест всего лишь для того, чтобы не умереть.

— Господин Тот даже книгу написал, — пожаловался Денница. — "Искусство кушать вкусно". Я как-то взял полистать — ради интереса. Так вот: там нет НИ ОДНОГО рецепта. Я вообще почти ничего не понял. Но у моей мамы эта книга стоит на почётном месте.

— Слышал, высокородная демонесса Люцифуг работает в налоговой сфере, — как бы вскользь, осторожно, заметил я. Денница кивнул. — И что она… ЕСТ тех, кто не платит налоги вовремя.

— Что поделать, — вздохнул Денница. — В Аду очень серьёзно относятся к своим служебным обязанностям.

— То есть, это не эвфемизм.

— Мамуля очень высоко ценит труд господина Тота. Она говорит, если бы не эта книга, она давно подалась бы из налоговиков в полицию нравов.

— Чтобы не есть подследственных?

— Да нет, просто там публика гораздо вкуснее.

Я завёл глаза к потолку, глубоко вздохнул и посчитал до пятнадцати.

Неудивительно, что и у Денницы, и у Патриции психика двинутая на всю голову.

Нефилим они или нет, но с такими родителями никаких педофилов не надо.

И только я хотел сказать что-нибудь умное по этому поводу, как-то приободрить Денницу…

Как господин Тот перестал есть.

Перед ним простирался пустой и чистый, как океанская гладь, стол — грязную посуду големы сгрузили на тележки и теперь направлялись мимо нас, к выходу из кабинета.

Великий Дознаватель убрал салфетку, пересадил Гермиону на колени и принялся гладить, как кошку.

Меня кольнула игла ревности.

— Я вник в подробности вашего дела, господа, — неожиданно звучным, разнесшимся по всему кабинету голосом, произнёс господин Тот. — Можете подойти.

Он милостиво кивнул.

Мы с Денницей приблизились. Робко, как верующие к живому божеству.

Я почувствовал, что колени, в принципе, совершенно не против постоять на полу — благо, что ковёр мягкий и пушистый…

Мучительным усилием воли я заставил себя выпрямиться.

Откуда-то из недр обширного пиджака господин Тот извлёк лупу — наподобие тех, которыми пользуются ювелиры. Вставил её в правый глаз, прищурил левый и воззрился на Денницу.

— Не дёргайтесь, молодой человек, — посоветовал Великий Дознаватель. — Вы мешаете мне работать.

Надо сказать здесь, на рабочем месте, господин Тот представлялся совсем другим человеком, нежели дома.

Там, на приёме, я решил, что папа Патриции — эдакий весельчак и жизнелюб, не чуждый хорошей шутки и сам готовый до упаду рассказывать анекдоты.

Сейчас в нём от того весельчака не осталось ничего. Вообще.

Пока я размышлял над этими метаморфозами, господин Тот окончил осмотр Денницы и переключился на меня…

От его взгляда, усиленного ювелирной лупой, сделалось щекотно во всём организме. Чесались даже почки.

О мочевом пузыре я вообще молчу…

Но сжав всё, что осталось от зубов, я терпел. Куда хуже вызвать недовольство этого сурового господина.

Чем-то он напомнил мне отца, Зиновия Золотова.

Тот же цепкий взгляд профессионала, та же скупая манера говорить и жестикулировать… Ничего лишнего.