Ну да, сложнее, чем я представлял… Наверное, хорошо, что мне оказалось слабо стать убийцей, хотя кому приятно сознавать, насколько ты в реальности не крут? Мне было не по себе весь день. Казалось, все косятся на меня с презрением: «Он даже не смог наказать убийцу брата!» Никакого ликования от того, что на пороге не появятся люди в погонах и можно не трястись, я не испытывал.

— Ты не заболел? — спросил отец, задержав меня после планерки.

Он смотрел на меня с таким участием, будто не я только что облажался пару раз, не успев собраться с мыслями, когда меня спросили о чем-то. О чем, кстати? Уже забыл. Определенно, мне достался лучший в мире батя!

— Зуб ноет ужасно, — соврал я и не смог припомнить: кажется, недавно мне уже приходилось ссылаться на зубную боль.

Его лицо сразу стало таким несчастным, будто это у него стрельнуло в челюсти. Как этот человек выжил в мире бизнеса?!

— Ничего страшного, — тут же опроверг я себя.

— Отправляйся-ка в стоматологию, — решил он за меня. — Только в нашу, у нас врачи хорошие.

— А как же тут без меня?

Батя посмотрел с любовной жалостью, как на умственно отсталого ребенка, за которого изболелась душа:

— Ничего. Справимся.

Развивать тему я не стал, мне совсем не улыбалось услышать, что от моего отсутствия ничего не изменится — ни в делах нашей компании, ни в мире вообще. Хотя вряд ли батя когда-нибудь скажет это напрямую…

Послушавшись доброго совета, я ушел с работы и всю дорогу домой размышлял, чем заслужил такую отцовскую любовь. Должно быть, дело было в моей маме, которую я напоминал ему. Как могла она пренебречь таким мужчиной и променять его на это ничтожество — Коновалова? Что удивительного после этого, что я невысокого мнения о женщинах вообще? Хотя никому не позволю сказать ни одного дурного слова о своей матери. Да и сам не подумаю. Просто не понимаю ее…

Отец обнял меня на прощанье, точно отправлял как минимум на полостную операцию:

— Береги себя, сынок!

Все же я оставался его единственным сыном.

А дома я внезапно обнаружил, что мне ничего не хочется. У меня появился целый свободный день, а я не представлял, на что его потратить. Упал на диван и попытался представить, что сделала бы Женя, если б ее вдруг освободили от работы? Потопала бы в собачий приют, чтобы выгулять блохастого пса? Или подкопала бы Гошу? Того, который куст, а не медбрат. А может, испекла бы для своего папаши какой-нибудь чудо-пирог… Она подходит к плите, как к мольберту, чему я не устаю удивляться.

Почему вообще мои мысли то и дело возвращаются к ней, словно в моей жизни нет человека более значительного и интересного?

Хм… А кто?

В последний раз, когда я видел Женю во сне, она притащила своих учеников в дом престарелых, чтобы поздравить его обитателей с Днем пожилого человека. Хотя было бы с чем… Но ей, видно, старость не кажется трагедией. Как не стыдится она своей полноты… И не прячет от людей некрасивую физиономию… Вот же уникальный человек! Как бы я выжил, если б мне от природы досталось такое тело? Бр-р, даже представлять страшно!

Я боялся, что старики затискают юных гитаристов до смерти, так уж они кинулись их благодарить. А Женя еще и домашний торт притащила: я не видел, но так понял, что испекла его она сама. И украсила красиво… Наверное, целый вечер угробила! Хотя чем ей еще заниматься?

Торт вышел вкусным даже на вид, мне даже захотелось попробовать, а уж и стар и млад нахваливали стряпуху на все лады. Вот кто она — стряпуха! Круглая, мягкая, веселая… Передник пошел бы ей больше гитары, почему она не смогла сделать правильный выбор?

Правда, когда Женя играла, я невольно заслушивался. А потом, вспоминая, представлял, что она сидит в моей комнате и играет только для меня. Такого не было и никогда не будет, но эти невинные фантазии чем-то грели мне душу.

Старикам она души точно отогрела в тот день, хотя любое Женино появление в пансионате — как восход солнца после полярной ночи. Меня больше поразила та самая унылая Полина! Видно, Женя так выгуляла девчонку в лесу, что она исполнила песню Визбора с каким-то божественным вдохновением — звуки протянулись над головами слушателей солнечной паутиной. И все лица озарились, помолодели на глазах, ведь каждый вспомнил того, кто сказал ему или сам произнес эти слова: «Милая моя…»

— Милая моя, — вдруг сорвалось с моих губ. — Да ты просто волшебница!

Я сам поразился, услышав эти слова, обращенные, конечно, не к маленькой девочке, а к Жене… Хотя и к ней — с какого перепугу?!

Никакого любовного и уж тем более сексуального подтекста не было в том, как я назвал ее. Это было просто немыслимо! Но она действительно милая. Солнышко лесное… К Жене, как ни к кому из моих знакомых, подходил этот эпитет, или как там это называется?

Жаль, их прогулка с Полиной не приснилась мне, но под музыку словно увидел все это: папоротники, теплую сосновую хвою, бурундуков… И не во сне, а в своем реальном мире. И вечно улыбающаяся Женя была среди всего этого тем самым солнышком, которого так не хватает в Москве…

Правда, где живет и она, и все эти старикашки, я так и не угадал. Сибирь, скорее всего, но название города не мелькнуло ни в одном из моих снов. А жаль, я смотрю, веселые люди там живут!

Борис Михайлович, как я понял, — бывший директор их школы искусств, порхал по залу пансионата как седовласый мотылек и без конца повторял:

— Это мои ученики! Вы слышите? Это же мои ученики.

Строго говоря, ученики были Жениными, но, понятно, она и слова поперек не сказала. А детки только ухмылялись, потупив глаза, видно, Женя им строго-настрого запретила болтать лишнего. И уж тем более ржать, хотя на танцующих бабулек невозможно смотреть без смеха!

Может, еще и поэтому в последнее время я стал просыпаться в отличном настроении?

На третье утро после ночи без снов я затосковал. Вот уж не думал, что буду скучать по этой плюшке… Самое странное, что я не высыпаюсь, не видя Жени, точно всю ночь ищу ее, бегая по разным реальностям.

— А вдруг она существует в нашей?!

Я так и застыл, не донеся до рта уже третью чашку кофе