что очень удивился, увидев ее столь скромно одетой.

«Она проводит время, – сказал он, – развлекаясь в наиболее престижных гостиницах Европы, воображая, что ослепляет весь мир гардеробом, сшитым исключительно для нее известными французскими кутюрье».

Гурджиев внимательно выслушал все, что говорил ему хозяин кафе, и спросил, как эта леди относится к своему сыну. Со знающим видом тот ответил, что ребенок для нее скорее обуза, чем сокровище.

Гурджиев только кивнул головой. Он все понял.

Я сидел за соседним столиком, когда скромно одетая женщина вернулась на встречу с Гурджиевым в то же самое кафе. Человека, дважды приходившего с ней, не было. На этот раз переводчиком был Александр де Зальцман, прекрасно говоривший и по-немецки, и по-русски. Гурджиев посадил ее напротив, и де Зальцман начал очень внимательно переводить.

«Вы ответственны за этого бедного ребенка, и я установил цену, поверив, что вы – страдающая мать с ограниченными средствами».

Женщина, соглашаясь, скромно склонила голову. Однако ее поведение обнаружило растущий дискомфорт. А поскольку Гурджиев пригвоздил ее вопросами, она совсем смутилась и была вынуждена сознаться. Тогда, повернувшись к Александру де Зальцману, Гурджиев решительно произнес: «Теперь переведите дословно то, что я сейчас скажу, ничего не смягчая».

Александр де Зальцман начал переводить, чеканя каждое слово. «Есть один тип матери, который чтут во всем мире. Это «любящая мать», способная ночами штопать или вязать возле кровати своего ребенка. Вы приехали ко мне, притворяясь такой матерью, и на этом основании я поставил свои условия. Но есть другой тип матери, «мать-шлюха», и именно к этой категории вы относитесь. Если вы хотите, чтобы я помог вашему ребенку, вы должны дать мне не десять, а сто тысяч марок».

Было очевидно, что мать потрясена, и более запрошенной суммой, чем разоблачением. Она начала хныкать и скулить, жалобно заламывать руки, утверждая, что сто тысяч марок ей совсем не по средствам. Однако, с большим трудом она, возможно, смогла бы собрать пятьдесят тысяч.

Гурджиев сурово посмотрел на нее и сказал: «Ни вы, ни ваши деньги, ни ваши проблемы больше не интересуют меня. Вы – просто шлюха. Идите и продавайте себя где-нибудь в другом месте».

И тут же ее прогнал.

Очевидно, что для Гурджиева ее деньги плохо пахли, потому что даже во время большой нужды он отказался иметь дело с этой недостойной женщиной. Она не подходила для тех условий, в которых Гурджиев мог бы помочь. И помощи она явно была недостойна.

Помогать – не значит брать чью-то ответственность. Люди достойны помощи только тогда, когда сами страдают из-за того, что не могут оказать помощь другим.

* * *

В противоположность первой истории мне вспомнилась еще одна, которую однажды рассказала София, сестра Гурджиева. «Георгий Иванович, – начала она, – сильно любил и уважал нашего отца. В юности он возвращался домой в Александрополь как можно чаще, заботясь о нашей семье. В то время у нас начались тяжелые времена. Годы благополучия прошли, на нас обрушилась череда неудач. Однажды, после долгого отсутствия, он обнаружил наших родителей в отчаянной финансовой ситуации. Ему быстро удалось открыть в городе кинотеатр, и вскоре значительный доход от него облегчил затруднительное положение нашей семьи.

Однажды наш отец сказал ему: «Как только мы выплатим долги, я хочу дать следующие заработанные деньги нашим соседям, они очень часто помогали нам».

Георгий Иванович внимательно выслушал, затем задал несколько вопросов об этих соседях. Они всегда проявляли большое уважение к нашим родителям и так помогали им в трудные времена, что наши родители были им очень благодарны. В свой черед и эту семью тоже постигло несчастье, – продолжала София. – Их сына бросила женщина, которую тот обожал, он впал в отчаяние и стал топить свое горе в алкоголе. Он настолько позорил свою достойную семью, что даже простое упоминание его имени заставляло их сильно страдать.

Когда наш отец закончил рассказывать эту историю, повисла тяжелая тишина. Перед лицом столь болезненной ситуации мы чувствовали себя беспомощными. Георгий Иванович слушал, не говоря ни слова. Следующим утром он надолго ушел, и в последующие дни его отлучки продолжились. Он регулярно уходил после полудня или вечером, и возвращался поздно ночью. Он объяснял свое отсутствие заботой о делах.

Однажды отец этого несчастного пьяницы навестил нас и сказал: «Вы знаете, наши сыновья очень сдружились и очень хорошо проводят время вместе. Им, кажется, нравится компания друг друга, и они часто ходят вдвоем. Георгий Иванович даже предположил, что они вместе начнут коммерческое предприятие».

«Мой отец знал очень хорошо, – продолжала София, – что его сын никогда не позволил бы себе подпасть под влияние выпивохи. В любом случае, из-за как бы непредвиденного отъезда Георгия Ивановича, фактически коммерческое дело начато не было.

Через несколько недель прояснился и предлог знаменитого коммерческого предприятия. Сын соседей перестал пить и очень огорчался, что он и его «лучший друг» не могут вместе запустить их дело. Эта причина вскоре после отъезда Георгия и подвигла молодого человека начать дело самому. Направив свои технические способности в нужное русло, он открыл ремонтную мастерскую, вскоре добившуюся большого успеха. Год спустя он женился и у него родился первый ребенок. Постепенно он полностью вернул доверие своих родителей и даже начал управлять их делами».

Я понял историю так, что в этом случае несчастные соседи выполнили необходимые условия и поэтому заслужили помощь Гурджиева.

* * *

Другой случай еще нагляднее продемонстрировал этот принцип. Он произошел в Константинополе, я в то время лишь недавно познакомился с Гурджиевым. Пан Филиппович, инженер, рассказал мне невероятную историю, преследовавшую меня несколько дней.

В Тифлисе он настоятельно советовал двум молодым людям посетить лекцию Гурджиева. Всю лекцию они провели, дерзко хихикая, очевидно ничего не понимая. Уходя, они случайно столкнулись с Гурджиевым и, шествуя немного позади, продолжали пародировать и высмеивать лекцию. Гурджиев оставался невозмутимым. Внезапно, практически на безлюдной улице он увидел лежащий на земле бумажник и остановился. Он неспешно разглядывал его, осторожно пробуя концом своей трости.

Двое молодых людей приблизились, явно заинтересованные.

«Что нам делать?» – спросил Гурджиев.

«Что нам делать? Взять его и поделить!» – ответил один.

«Но кто-то потерял его и будет очень расстроен. Его нужно вернуть», – сказал Гурджиев.

«Вернуть кому? Он – ничей. Давайте поделим его».

«Нет, – ответил Георгий Иванович, не поднимая головы. – Он скоро вернется и спросит, не находили ли мы его. А пока давайте выкурим по сигарете, немного поговорим и подождем, что произойдет».

Положив бумажник себе в карман, Гурджиев предложил им сигареты. Беседа едва началась, как какой-то человек, явно расстроенный, подошел