голосов и торжественно произносил предписанные фразы церемонии, каждый раз эхом повторявшиеся в лесу. С самого первого тоста, посвященного «здоровью всех обычных идиотов», мы снова сталкивались с загадочной наукой «идиотов» и ее таинственной типологией. Насладившись закусками, Георгий Иванович давал сигнал убрать из ямы тлеющие угли. Некоторые из гостей начинали жаловаться, другие выражали сожаление, думая, что праздник закончен. Но, к их большому удивлению, из песка доставали что-то большое, завернутое в обуглившуюся ткань, и многие гости вставали, стараясь все получше рассмотреть. Затем на большом щите ткань разворачивали, обнажая превосходно зажаренного ягненка, которого громко приветствовали. Изысканно приготовленное мясо было настолько вкусным, что многие жалели, что ранее съели слишком много закусок.

Я помню, как на одном таком торжестве Гурджиев описывал праздник пастухов, в котором он участвовал во время своих путешествий по Средней Азии. Он рассказал нам, что помимо религиозных праздников пастухи отмечали два больших ежегодных торжества: один весной, уходя в горы со своими стадами, а другой – осенью, возвращаясь в долину. Он говорил, что во время этих праздников несколько родов собирались вместе и разводили на камнях огромный костер, а когда камни разогревались докрасна, туда укладывали животное, чаще всего фаршированного теленка, а потом ели его несколько дней.

Что касается праздников в Приоре, это правда, что они всегда заставали нас врасплох; как бы то ни было, удивительно, что никто из нас даже не подумал принести камеру и увековечить столь необыкновенные события.

* * *

Столь же незабываемыми были и рождественские праздники. Например, хотя рождественские елки обычно ставили правильно, Гурджиев иногда подвешивал их вверх тормашками, и корни символически устремлялись к небесам. Тем не менее много лет в зале обычным образом устанавливали огромную сосну, украшенную подарками и деликатесами. Рождественский ужин проходил в большой гостиной рядом с залом. В ней стоял не только главный стол для взрослых, но и еще один – для подростков, а также третий, самый невысокий, – для детей.

Мне вспоминается один особенно забавный сочельник, когда Гурджиев умело объединил великодушие и озорные провокации. В определенные вечера в Приоре приглашали важных посетителей из Фонтенбло и других мест, усаживая по обе стороны от Гурджиева.

В тот раз, однако, произошла совершенно иная история; но вначале я должен пояснить, что в то время с некоторыми строительными проектами в парке нам помогал один старый каменщик. Когда мы были заняты где-то еще, старик продолжал работать в одиночку, и иногда мог по несколько дней работать один, не нуждаясь в контроле. Гурджиев очень высоко ценил профессиональные качества этого доброго человека, которому, несмотря на свой возраст, удавалось сделать даже больше, чем от него ожидал Георгий Иванович.

Гурджиев быстро привязался к этому старому каменщику. Его приглашали присоединяться к нам, когда мы шли в баню, а поскольку он очень любил своих внуков, ему разрешили привести их играть с детьми в Приоре. Благодаря доброму характеру и хорошему воспитанию внуки каменщика быстро заслужили к себе всеобщую любовь.

В тот сочельник каменщика пригласили со всей семьей. Усаживаясь за обедом, слева от себя Георгий Иванович посадил мэра Фонтенбло и приехавшего английского лорда, а справа – каменщика, управляющего замком Фонтенбло и других знаменитостей. С самого начала обеда мне было очень неловко за старого каменщика, учитывая порядок сидящих. В этой благородной кампании каменщику, как и мне, кажется было не по себе. Итак, как это часто бывало перед началом общей беседы, все начали переговариваться о чем-то со своими соседями. Затем, мало-помалу, с каких-то текущих новостей началось общее обсуждение, в котором мэр и прочие знаменитости, во многом красуясь, начали показывать свой авторитет, осведомленность и компетентность.

Странно было наблюдать Гурджиева принимающим участие в этой житейской беседе, меня поражало, насколько ловко он включается в разговор. Внезапно, повернув разговор к выбранной им самим теме, он спросил у старого каменщика его мнение. Как только тот начал говорить, Гурджиев согласно кивнул головой и, благодаря такой поддержке, каменщик все больше и больше расслаблялся, будто позабыв, где находился. Другие гости постепенно распознали его здравый смысл и простую веру, так что искренность его слов не только привлекла внимание, но и заслужила уважение столь благородного собрания. Почувствовав облегчение, каменщик тогда органично присоединился к беседе, всегда соблюдая правила этикета и всякий раз спрашивая разрешения у Георгия Ивановича, чтобы что-то сказать. Гурджиев всякий раз прислушивался к тому, что говорил каменщик.

Георгий Иванович всегда сохранял удивительную простоту, даже при том, что нередко посещал царский двор, и в тот сочельник меня это до самого сердца тронуло. Весь вечер наполняла особая приятная атмосфера.

Дети в тот вечер расшумелись больше обычного, сгрудившись вокруг рождественской елки. По слову Георгия Ивановича они спокойно вернулись к своему столу, но глаза остались прикованными к подаркам. Беседу за главным столом постоянно прерывали их споры о подарках, каждый хотел получить то же, что хотели другие.

Родители смотрели на всю эту суматоху со смесью нежности и тревоги. Будто желая увеличить напряжение еще больше, Гурджиев начал разговаривать с детьми: «Ну, Колька, что ты хочешь? Чего бы ты хотел получить?»

«Велосипед».

«А ты, Мишка?»

«Я хочу велосипед!»

«Нет, я. Я хочу велосипед!», – закричали сразу Буська и Лида.

Георгий Иванович и их родители взорвались от смеха.

«Послушайте, – сказал Гурджиев, – там много игрушек, но велосипед только один. Придумайте, как справедливо разделить игрушки».

Предоставленные сами себе, дети начали препираться еще больше. Выхода не было видно, поэтому Гурджиев сказал: «Велосипед получит тот, кто хочет его больше всех, но он должен показать, насколько его желание сильнее. Поэтому тот, кто сможет продержать руки, вытянув в стороны, пятнадцать минут, получит велосипед».

Дети выстроились в ряд и подняли свои руки. Физический вызов увлек их, но очень быстро на лицах начала отражаться внутренняя борьба. Один смотрел, как делают другие, другой спрашивал себя, стоит ли того усилие, третий стал жертвой чувств, в которых едва ли сам мог себе признаться. «Психодрама» ослабила общую напряженность и сохранила у всех веселое настроение. Повсюду поддразнивали, сыпались шутки, звучал смех. Самому маленькому было тяжелее всего, и он сдался первым. Один за другим делали то же самое и более старшие, освобождаясь от страсти и чудесным образом успокаиваясь.

В конце концов, игрушки нашли своих законных владельцев. Были, конечно, и разочарования, но на следующий день все было забыто, поскольку чрезвычайно щедрый Дед Мороз вернулся и подарил каждому из детей свой собственный велосипед.

* * *

Нашим любимым отдыхом были удовольствия турецкой бани, этот ритуал проводился с великой торжественностью.

Мужчины отправлялись