Цесперий одобрительно кивнул Акме, ласково улыбнулся Августе и с тех пор редко сводил со своей помощницы глаз, будто пытался найти ответ на свои многочисленные вопросы в её печальном бледном лице.

Акме старалась не нервничать. Но слишком грозными были шамширцы. Она бегло насчитала несколько десятков воинов с обеих сторон. И те, и другие вооружились до зубов. Сакрум внимательно разглядывал целительницу, и от взгляда этого шестнадцатилетнего парня, снискавшего славу одного из самых кровожадных убийц Зараколахона, ей становилось не по себе.

— Эта та девушка, которая вырвалась из Кура? — спросил он Мирослава.

— Та самая. Акме Рин.

Сакрум поймал взгляд Акме, махнул рукой, подзывая её к себе, и девушка пересела ближе к нему, покорно опустив глаза.

«Силы Небесные, — мысленно взмолилась она. — Помогите мне!»

— Приветствую вас, — тихо ответила Акме, на мгновение подняв на Сакрума чёрный взгляд и вновь опустив.

— Подними голову и посмотри на меня, — велел Сакрум, приблизился к ней и внимательно изучил её лицо, а после заключил: — Ты акидийка по крови, но не по воспитанию. У тебя нет акидийского акцента.

— Я приехала из Эрсавии, — ответила Акме, глядя в серые глаза Сакрума, оттенённые чёрными ресницами. Красивый юноша. Чем-то отдалённо напоминал Лорена. Держался шамширец величаво и гордо.

— Жаль, у нас с Мирославом теперь перемирие. Не могу забрать тебя в Шамшир. Ты — его пленница.

— Ты можешь попросить, — заметил Мирослав, хитро улыбаясь.

— Я не тот, кто будет просить тебя о чём-то, Мирослав, — юноша усмехался, но лицо его почернело.

— Зачем тебе эта девушка в Шамшире? — вздохнул правитель Саарды. — Отец не позволит тебе жениться на ней. Она чужеземка. Да и незнатного происхождения. А любовниц ты не держишь.

— Мой отец женился на чужеземке. И она родила ему меня.

Мирослав усмехнулся, пренебрежительно указав на Акме:

— Она красива. Да и только. Других талантов, достойных будущего правителя Шамшира, у неё нет.

— Тогда почему ты всё ещё держишь её своей пленницей и не отдал одному из своих воинов? Или всем воинам сразу? Я слышал, ты так делаешь, — спокойно спросил Сакрум, и шамширцы кровожадно осклабились.

— Потому что я не кобыла, которую можно просто так взять и продать, правитель, — ответила Акме, вскидывая на него свои непроницаемо чёрные глаза, и тотчас пожалела о словах своих.

Музыка затихла, гости замолчали. Сакрум медленно приблизился к ней и ледяным тоном произнёс:

— Ты — всего лишь женщина. Красивая. Но твоя красота не даёт тебе право распоряжаться своей судьбой. Твой хозяин — твой муж. Но ты не замужем. Посему Мирослав будет приказывать тебе. Или я. Если захочу тебя себе в подарок.

Акме нервно сглотнула, но продолжила открыто смотреть на него. Эти неживые пронзительно серые глаза завораживали. Хотелось сбежать и спрятаться.

— Сядь ближе ко мне, — приказал Сакрум, и девушка придвинулась вплотную к его креслу. Он скользнул заворожённым взглядом по её профилю, налил вина и отдал кубок ей. Акме сделал глоток, и вскоре дышать стало легче.

Акме принялась есть и пить, порой отвечала на вопросы Сакрума о своём прошлом, большая часть из которого была выдумкой. Рядом с нею успокаивающе щебетала Августа. Нарядность её и то дружелюбное внимание, что ей уделяли, кружили ей голову, и девочка становилась неосторожна в высказываниях, что заставляло Акме предостерегать ребёнка строгими взглядами. Сатаро сидел слишком далеко, чтобы участвовать в их беседах. Он мог лишь смотреть на неё, но беседами развлекать других дам. Акме была стиснута между правителем Саарды и сыном правителя Шамшира. Два главных зараколахонца, и девушка пила вино с ними за одним столом.

Вскоре крепкий напиток начал действовать на гостей самым опасным образом, и те пускались либо в пляс, либо завывали вместе с музыкантами, либо развязывали себе языки.

Акме прислушивалась к каждому шороху, особенно, если речь заходила о политике Архея. Мирославские «военачальники» в полголоса или во всеуслышание обсуждали добытые сведения об армиях Карнеоласа или Полнхольда. Акидия просила у Верны помощи, но получила решительный отказ за казнь нескольких пойманных вернцев на её территории.

— Отчего вы не желаете присоединиться к всеобщей борьбе против Кунабулы? — подала голос Акме своим наигранно невинным голоском.

— Кунабула — не наша забота, — отвечал Мирослав, опрокидывая в себя ещё полкубка вина.

— У нас есть горы, где мы можем укрыться, — заметил раскрасневшийся от вина Цере.

— Не лучше бы устранить беду, пока она дремлет? — парировала Акме, после быстро оборвала эту тему, рассмотрев в ней уйму опасностей.

— Да какое дело тебе до Кунабулы теперь, Акме Рин? — улыбалась Реция, играясь с Августой, от которой пришла в восторг. — Отныне ты здесь. Скоро Цесперий привыкнет и вовсе не сможет без тебя обойтись.

Фавн пробовал отшутиться, Мирослав строго взглянул на дочь.

— Разрешите пригласить вас на танец, сударыня Акме? — к ней подошёл высокий молодой мужчина со светлыми волосами; тон его был небрежен, глаза сверкающи и бесстыдны.

— Ягер, — властно проговорил Мирослав, поднявшись из-за стола. — Эта барышня уже занята. Изволь найти себе другую.

Под гром громогласного и беспардонного смеха Ягер изобразил поклон, за ним спрятав гнев, отразившийся в его глазах.

— Разрешите пригласить?.. — Мирослав с улыбкой протянул ей руку, Акме приняла его предложение и подумала, что если бы взглядом можно было убить, Каталина и Сатаро сделали бы это незамедлительно.

Мирослав вывел свою даму на тёмную, освещавшуюся несколькими кострами, площадку, присоединившись к танцующим. Акме решила, что в Верне едва ли были приняты чинные танцевальные фигуры, подобные фигурам при дворе Кеоса, и оказалась права: пары без замысловатых па кружились независимо друг от друга и беседовали.

Для Акме, родившейся будто в стихии танца, не составило труда грациозно влиться в ритм, воедино слиться с музыкой лютен и флейт. К тому же, сломанные ребра давали о себе знать при каждом резком движении.

Мирослав молчал первое время, будто наслаждаясь плавностью и очарованием своей загадочной партнёрши. Он не сводил с неё глаз, без надобности руку свою клал на её талию, плыл вместе с нею, вместе с нею летел и улыбался темной, хитрой улыбкой.

— Уж точно ты не простолюдинка, если умеешь так танцевать, — сказал Мирослав, наконец.

— Имеет ли значение моё происхождение? — пробормотала Акме.

— Здесь — нет. Здесь все равны.

— Все равны, владыка? Отдашь ли ты дочь свою тому, у кого нет ни положения, не денег?

— Я отдам её тому, кого она полюбит и кто полюбит её. Моего положения и моих денег достаточно. Я великодушный.