Шрифт:
Закладка:
Очевидно, ее босс строго следит за сохранением конфиденциальности деталей, но бывали случаи, когда Дайя выглядела более призрачной, чем поместье Парсонс.
Когда я спросила, что она получает от этого, она ответила, что спасает невинные жизни. Это было все, что мне нужно было услышать, чтобы понять, что Дайя — герой.
— Ты знаешь, где находится гостевая спальня, — говорит Дайя, лениво указывая пальцем в указанном направлении. — Хочешь, я составлю тебе компанию? Я уверена, что ты очень напугана.
Я заставляю себя улыбнуться.
— Я люблю тебя за это, но, думаю, нам обоим сейчас просто нужно поспать, — говорю я.
Дайя кивает и, пожелав мне спокойной ночи, удаляется в свою комнату.
Я плюхаюсь на белое одеяло в ее гостевой спальне. Как и в остальной части ее дома, здесь довольно голо. Светло-голубые стены, украшенные несколькими океанскими картинами и белыми, марлевыми занавесками.
Мой взгляд зацепился за них.
Не на самих шторах, а на том, что между ними.
Второй раз за сегодняшний вечер сердце замирает в горле, пульсируя в голосовом аппарате и не давая мне издать ни звука.
За окном силуэт мужчины. Смотрит прямо на меня.
Я делаю шаг назад, готовая повернуться и позвать Дайю. Когда мой телефон пикает, я вздрагиваю, застывая на месте и почти задыхаясь от страха.
Не сводя глаз с мужчины, я достаю телефон из кармана и вижу новое текстовое сообщение.
Неизвестный: Тебе не понравились мои цветы?
Глава 12
Тень
— Вот еще одно видео, — говорит Джей по телефону, его голос торжественен. Я поднимаюсь с дивана и иду в свой кабинет.
Массив компьютерных экранов выстроился вдоль стола длиной в десять футов, и все остальные мои незаконные устройства здесь. Глушилки, маячки, кнопки, которые приводят в действие взрывчатку в разных местах, если кто-то меня предаст, и так далее.
Одна только эта комната стоит миллионы со всем тем дерьмом, которое у меня здесь есть.
Это и мое счастливое место, и мой живой кошмар.
Именно здесь я меняю мир к лучшему. Здесь я нахожу женщин и детей, которых нужно спасать, и одновременно становлюсь свидетелем пыток, которым их подвергают эти больные люди.
Для того чтобы проникнуть в здания строгого режима, спасти девочек и дать им убежище и безопасность вне сети, нужны деньги.
Большие корпорации платят мне немыслимые деньги за то, чтобы я взламывал системы их конкурентов по каким-то дурацким причинам, будь то конкуренция и желание узнать, что готовит другой, или судебный иск друг против друга и попытка найти информацию.
Мне плевать, какие у них проблемы друг с другом. Меня волнует только то, чтобы они получили то, для чего меня наняли.
В итоге кого-то богатого надувают, мой клиент получает огромную прибыль, а я собираю с него проценты. Это грязно, но я никогда не занимался тем, чтобы держать руки чистыми.
И это позволяет мне посвятить свою жизнь борьбе с торговлей людьми.
— Где? — рявкаю я, мои пальцы уже летают над клавиатурой.
— Уже зашифровано и отправлено на твою электронную почту.
Я разминаю мышцы, готовясь к чему-то такому, от чего стейк, который я только что съел, осядет в моем желудке, как потерпевший крушение корабль в океане.
Начинает играть видео, и, несмотря на инстинкты, кричащие мне, что этого делать не следует, я увеличиваю громкость, чтобы слышать.
Это зернистая видеозапись гребаного сатанинского ритуала. Тот, кто записывает, тяжело дышит, скорее всего, от риска быть пойманным за чем-то чрезвычайно опасным.
Четверо мужчин в одеяниях стоят над каменной плитой, к которой привязан корчащийся маленький мальчик.
Он снова и снова кричит, чтобы его отпустили. Его маленький голос срывается, когда он зовет на помощь.
Я провожу рукой по лицу, когда они вонзают изогнутый нож ему в грудь. Они наполняют металлические кубки его кровью и выпивают всю чашу одним глотком.
Я заставляю себя смотреть и терпеть боль вместе с этим мальчиком. Потому что, хотя этой невинной души больше нет, это не значит, что я не сделаю все, что в моих силах, чтобы добиться справедливости для него.
Когда видео заканчивается, мне приходится отвернуться и дышать через позывы к рвоте.
— Зи? — Я забыл, что Джей вообще разговаривает со мной по телефону.
— Да? — отвечаю я, мой голос хриплый и едва слышный.
— Я… я не мог смотреть это, чувак. Я не смог этого сделать.
Я закрываю глаза и глубоко дышу.
— Все в порядке, — говорю я. — Тебе и не нужно.
Джей знает, как тяжело я воспринимаю такие вещи, но он также знает, что я отказываюсь от них отворачиваться. Так поступает большинство людей, когда речь заходит о торговле людьми. Все знают, что она существует, и большинство обучают себя тому, как ее избежать, но они не могут смотреть, когда дело доходит до реальности. Не могут слушать. Не видят разврата. Потому что если они не будут смотреть, то смогут вернуться к своей обычной жизни и жить дальше, как будто здесь нет тысяч людей, умирающих каждый день.
Джей не из таких людей, он делает все, что может. Но у него также нет на это сил, и я не могу его винить.
Потому что у меня тоже нет. И если честно, люди, которые занимаются этим, — это те, кто торгует ими и совершает преступления.
— Это те четверо, которых мы отслеживали? — спрашиваю я.
Джей вздыхает.
— Нет, Марк был замечен в ресторане вчера вечером со своей женой во время, указанного на видео. Похоже, это разные мужчины, но они не поддаются идентификации. Полагаю, они проводят ритуал только один раз.
Я киваю головой, мой разум мечется, пытаясь понять, что, черт возьми, я собираюсь делать.
Около шести месяцев назад в темную паутину просочилось видео, на котором четверо мужчин в черных одеждах проводят ритуал над маленькой девочкой. Я не уверен, было ли это высокомерием или чем-то еще, но мужчины держали свои капюшоны опущенными, не беспокоясь о том, что зрители видят, кто они такие.
Даже с учетом низкого качества видео и тусклого освещения я смог сразу их опознать.
Сенаторы Марк Сайнбург, Миллер Форман, Джек Бэрд и Роберт Фишер.
Они окружили маленькую девочку на цементной плите, закололи ее, а затем выпили ее кровь. Девочка была еще жива, извивалась и кричала во всю силу своих легких, пока мужчины скандировали вокруг нее.
Тот же самый ритуал, через который только
