камень перескакивает, шумит, пенится.

Вершины небо целуют, чистые, свежие.

Глядит всадник на горы, о своем думает.

Секретарь сельсовета, говорит, сторожем тебя возьму. Конечно, без разговоров возьмет. На худой конец, у людей обо мне поспрашивает. Не скажет ли, зачем прежнюю работу бросил, на людей, с кем годами бок о бок работал, наплевал? Или зачем, мол, решил в такую даль ради девяноста «сторожевых» рублей таскаться? Лучше шурпа под боком, чем плов далёко.

Что он на это ответит? Скажет, потомства нет, себя ущербным чувствую, от людей подальше хочу быть? Не скажет, промолчит. Все равно на эту работу возьмут. К чему эти жалостливые слова?..

5

Привязал лошадь к столбу у ворот, вошел во двор. Спустился по ступенькам, вглубь по узкой дорожке прошел.

Тут кислый голос секретаря услышал. Перед дверью застыл. Загорбком к стене прислонился.

– Когда этих провокаторов обуздают, интриганов этих, а? Когда наконец от этих анонимщиков избавимся? Раньше с налогами, теперь вот… Спасибо, корреспондент-ака, пришли, истину восстановили. Вы сами сейчас все наши бумаги посмотрели, надеюсь, больше писанине этих кляузников верить не станете.

Незнакомый голос спросил:

– А Халлиев Джура?

– Есть, в Вахшиваре[51] живет.

– Саидов Алим?

– Есть, в Зардакуле проживает.

– Каримов Халбек?

– Жив-здоров! В Лукке, на пенсию вышел.

– Пригласите его, пожалуйста. На один разговор.

– Корреспондент-ака, Лукка, знаете, как далеко? Ой, так далеко!.. А тут еще от Лукка-сая сель прошел, лошадь не пройдет!

– Ландо… Тураева Мингсултан?

– Есть такая!

– Где?

– В Ходжасоате. Пенсию своевременно получает!

– Ла-адно. Исламов Бурибай?

– Мм… этот поле, где чинаровая роща, сторожит. Пару дней назад туда убыл! Я на остановке как раз утром его старшего брата видел. Я ему, значит, говорю: «Добрый путь!», а он: «Вот, насвай[52] кончился, в Денау еду…»

Каплон глаза зажмурил, снова вытаращил. Ноги сами его наружу вынесли; на лошадь вскочил, поводья схватил. Лошадь сама, без понуканий, тронулась.

Каплон, на луку седла уставившись, ехал-ехал, потом резко голову поднял. Только теперь заметил, что поводья не держит. Потянулся, ухватил сползшие к конской голове поводья, натянул их.

Лошадь вздрогнула, передние ноги приподняла, на середину тропы вернулась.

Слева коза подвернулась, объехал.

Мимо женщин, возле сая с ведрами стоявших, проехал. Круто в гору поскакал, лошадь плетью подбодрил.

Лошадь густо вспотела, дышит тяжело.

Каплон, как от тропы в горы поднялся, соскочил с лошади. Лошадь к камню привязал. Сам на другой камень присел, поменьше. Колени обхватил, лбом в ноги уткнулся – и зарыдал в голос!

Рыдал… человек, будь ты хоть вор, хоть развратник, но меру знай! Умирать тебе все равно придется. Вера где, ты же человеком называешься… Так сквозь слезы бормотал. Рыдал… да, человек, тебе деньги, человек, нужны. Но деньги же – лишь клочок бумаги, человек… Неужели ради бумажки такое творишь, человек?.. Так сквозь слезы бормотал.

Лошадь к хозяину повернулась, уши навострила.

Выплакался Каплон. Огонь, тело жегший, остудил. Слезы, горло щипавшие, вылил.

Лошадь под уздцы к дороге повел, глаза подолом халата протер. Вздохнул пару раз, на лошадь сел. Покатал во рту слюну, в сторону сплюнул.

Перед глазами проходят те, о которых корреспондент спрашивал. Халлиев, Саидов, Тураева…

Все уже лет пять-шесть тому назад землю покинули, мир их праху…

6

С тех пор секретаря Коплон не видел. И желания не имел.

Вспомнит о секретаре – вздрогнет, дрожь по телу пробежит. Вспомнит – головой покачает, в сторону сплюнет.

Хотел с людьми поделиться, потом передумал.

«Когда Исмат с Маматом-мираб из-за очереди на мельнице ругался, как он его, беднягу, хаял? Ты, говорит, двадцать лет с женой живешь, а детей не сделал – как ты себя еще мужиком считаешь! Чем такое услышать… умереть лучше. А если о том, что я скажу, секретарь прознает, тогда он перед людьми так же меня попрекнет. Так же и подколет. Лучше пока язык прикусить. Хушвакт, дай Бог, родится, тогда я знаю, как с ними поговорить!»

7

Снова родители к себе позвали.

– Что, в нашем доме змеи завелись? – Отец прищурился.

– Нет… О чем это вы? – опешил Каплон.

– А что ты к нам носа своего не кажешь?

– О чем наш прошлый разговор был?

– Да мы стараемся, дай Бог, получится, – пробормотал Каплон.

– Если бы получилось, то уже бы получилось.

– Не слушайся ты жены! Жена еще не так голову заморочат!

– Жена сегодня так скажет, завтра сяк скажет…

– А сама к тебе задницей повернется и уйдет.

– Так и оставит тебя одиноким…

– Что вы о плохом сразу…

– Мы тебе говорим: казан должен быть полным – и постель не пустой!

Каплон, ни слова не сказав, вышел.

Родители вслед ему поглядели.

8

Зима на убыль пошла.

От земли весной запахло.

Бригадир Каплона на обрезку виноградника послал.

Каплон в узелок лепешку и горсть кишмиша завязал.

Узелок в переметную сумку справа положил, слева – садовые ножницы.

В поле отправился.

Лошадь у берега арыка привязал.

Узелок на плечо положил. Пошел к людям, подрезавшим тут и там виноградник:

– День добрый… Бог в помощь…

Узелок с обедом к ветке яблони привязал.

Полы чапана подвернул, кушаком подвязал.

Начал обрезку с кустов у устья арычка между грядками. Побеги с четырехлетних кустов срезает. Крепкие побеги в землю втыкает.

Двуствольный куст попался. На каждой лозе – четыре-пять побегов. Тут одной обрезкой побегов не обойдешься. Слишком много для одного куста, виноград мелким-мелким уродится.

Каплон один ствол с размаху отсек.

Остался куст с одним стволом.

Теперь вся сила у него в оставшийся пойдет. В одном стволе сила двух будет.

А у тех кустов побеги длинные-длинные, их лучше не трогать. А то изобилие винограда иссякнет. Каплон четырехлетние кусты обрезать здесь не стал, только по шестилеткам ножницами прошелся.

К вечеру Каплон на четырех арычках виноградник обрезал.

Парни обрезанные побеги собрали. Осенью, чтобы кишмиш сушить, на растопку пригодятся.

Поясница у Каплона гудит-гудит, еле на лошадь вскочил.

Дома на тюфяк рухнул, улегся на бок и задрых.

9

Аймомо достархан расстилает:

– В Сине[53], говорят, табиб один есть, народ к нему так и валит.

– И что?

– У бригадира отпроситесь, и поедем.

Каплон на жену хмуро глянул:

– И зачем?

Аймомо все по-своему вывернула:

– Вам бы все только работа, заработок… А о ребенке нашем бедном подумать…

Каплон, вспыхнув, вышел. Во двор выбежал, по двору заметался. Полы чапана сжал, не своим голосом крикнул:

– Мне, бабка, только если вот этот чапан на мне останется, хватит!..

10

Сидит Каплон не в духе, а тут отец в дом заходит. Понятно, с чем пришел.

– Иди,