— Я могу пойти и купить что-нибудь, — говорю я, хотя последнее, чего мне хотелось, это уйти от нее. — Уверен, что на Мэдисон Авеню найдется что-нибудь.

Шэйн качает головой.

— Нет. Ты не должен уходить. Стой здесь и позволь мне вдыхать твой аромат в течение следующего часа. Ты безумно вкусно пахнешь.

— Спасибо, — я улыбаюсь, склонив голову, наслаждаясь ароматом цветов и меда от ее шампуня и теплым, женственным ароматом. — Ты и сама прекрасно пахнешь.

Она поднимает голову и смотрит на меня снизу вверх с тревожным выражением на лице.

— Нам необязательно говорить о том, почему у тебя проблемы с полицией, если не хочешь. Я сказала о том, что мы не касаемся сложных тем, и сразу же спрашиваю у тебя такое. С моей стороны это несправедливо.

— Все хорошо, — я провожу рукой по ее спине, стараясь игнорировать прикосновение ее груди. — Мы можем поговорить, но сперва я бы поел чего-нибудь. Например, сэндвич. На вечеринке мы так и не дошли до фуршета, поэтому мой желудок готов перемолоть сам себя.

Шэйн отстраняется и кивает.

— Конечно. Сэндвич сейчас будет. Индейка и сыр чеддер устроит?

— Идеально, — говорю я, следуя за ней на кухню. — А если у тебя еще завалялся латук, помидоры и майонез, то я буду самым счастливым человеком на Манхэттене.

— У меня все это есть, — она улыбается и открывает холодильник. — Мне нравится, что тебя так легко сделать счастливым.

— Я простой мужчина.

— Тогда, возможно, я соглашусь стать твоей женщиной, если все, что для этого нужно — неприкосновенность моей девственной задницы и правильно приготовленный сэндвич.

Я задыхаюсь от сказанных слов, издав звук, похожий на что-то среднее между смехом и кашлем.

— Рад, что я не пил ничего, когда ты это произнесла.

Она краснеет, доставая из холодильника продукты и хлеб из буфета.

— Прости. Я не могу сдержаться. Я не контролирую, что говорю, когда нервничаю.

— Почему ты нервничаешь? — спрашиваю я, поспешно добавляя, — И я бы хотел, чтобы ты стала моей женщиной, если ты спрашиваешь об этом таким образом.

— Честно говоря, я не думала так далеко, — Шэйн ставит тарелки и начинает нарезать сэндвич. — Но хорошо. Мне нравится моногамия.

— Мне тоже, — я улыбаюсь, желая лучше рассмотреть ее лицо. Но возможно она предпочитает поговорить о подобном, сохраняя дистанцию между нами. — И просто для сведения, если у тебя нет запретов по поводу спальни, можем обсудить это. Я уважаю личное пространство.

— Хорошо, но… эм… Все хорошо, никаких запретных тем нет, — она пожимает плечами, легкая усмешка срывается с ее губ, когда Шэйн убирает еду в холодильник. — Не знаю, почему нервничаю.

— А я знаю, почему нервничаю, — говорю я, понимая, что стоит сделать первый шаг и пойти вперед, ведь оно того стоит, если ей станет легче. — Я хочу быть с тобой. Никогда прежде я не встречал никого, похожего на тебя, и мне не хочется все испортить.

Она поворачивается, взгляд стал мягче.

— Я тоже. Мне не хочется все испортить, но я боюсь, Джейк. Я… не такая хорошая.

— Для меня ты лучшая.

Шэйн скрещивает руки на груди, нахмурившись.

— Разве не ты говорил о том, что не можешь по-настоящему узнать человека за шесть недель? А мы и шести дней не знакомы.

— Я идиот. И все время говорю глупости. Это научно доказано, — ее ответная улыбка вынуждает меня продолжить. — Я знаю, что сказал, но также узнаю тебя лучше и меняю свое мнение. А теперь можно мне получить мой сэндвич? Я стану еще глупее, если ты меня не накормишь, Уиллоуби. Я становлюсь полным кретином, когда голоден.

Она сжимает губы, ставит мою тарелку и пододвигает ко мне.

— Спасибо, — я выдерживаю ее взгляд, откусываю половину сэндвича одним гигантским укусом, активно работая челюстью.

— У тебя вместительный рот, — говорит Шэйн, веселясь.

— Фы не шобиваешься есть? — бормочу я, жуя.

— Да, сейчас, — говорит она, показывая, что планирует вскоре приступить к еде. — Но сперва я кое-что скажу тебе. Предпочитаю говорить, пока у тебя рот занят, чтобы не смог со мной спорить.

Я киваю, продолжая жевать, полагая, что смогу при необходимости доказать, что Шэйн не права. Одно из преимуществ того, что я рос с тремя братьями — спорить я могу даже с набитым ртом.

— Я говорила, что у меня нет фотографии моего жениха, — она смотрит на свою левую руку, постукивая безымянным пальцем по столешнице. — Потому что он погиб.

Я начинаю говорить о том, что сожалею, но Шэйн качает головой.

— Все хорошо, я уже справилась с этим, по крайней мере частично с потерей. Уэсли был милым, обаятельным, забавным, сумасшедшим лучшим другом. И он меня любил. Но много лгал мне.

Когда она посмотрела на меня, то была бледнее обычного.

— За несколько месяцев до нашего знакомства у него выявили болезнь Хантингтона7, но он рассказал мне об этом спустя четыре года, когда проявились симптомы. До нашей свадьбы оставалось всего два месяца.

Я удивленно выгибаю брови, и она кивает.

— Да. Чушь собачья, и я злилась, но в то же время любила его…

Она вздыхает.

— Так что сказала, что мы справимся. Вместе, — Шэйн проводит по мраморному узору. — Но болезнь прогрессировала быстрее, чем мы думали. Мы оба понимали, что лекарства нет. Уэсу становилось хуже, и рано или поздно он стал бы полностью зависимым от других людей, которые делали бы за него все. Кормили бы, одевали, купали…

Она шмыгает носом.

— Итак, он съехал. Пытался отменить свадьбу, чтобы не напрягать меня, как он объяснил. Но я не позволила. Сказала на работе, что болею, и неделю ночевала у него на пороге.

Шэйн смеется, поднимая сияющие глаза к потолку.

— Я буквально разбила там лагерь. Спала, ела и мочилась в кустах. Каждый час писала ему, что не уйду, если он не впустит меня в квартиру. И наконец… он впустил.

Ее губы дрожат.

— И первая ночь после возвращения была чудесной. Знала, что будет сложно, но после той ночи полагала, что все будет нормально. Что мы найдем способ быть вместе, несмотря на то что многим мечтам не суждено сбыться. Но я ошиблась. Поступила глупо и опрометчиво, мне следовало бы лучше узнать все, но…

Она делает вдох, быстро проговаривая на выдохе.

— Пару недель спустя, когда я была на ферме подруги и помогала ей усыплять старого пса, Уэсли… Он… Покончил с собой, — Шэйн тяжело сглатывает. — Оставил мне записку с извинениями, написал, что любит меня. И на этом все. Все закончилось. Навсегда.

Я встаю со