Но синьор в очках по-прежнему со мной не разговаривает. Ничего не говорит мне. Совсем ничего.

21

И снова Джербер сам прервал сеанс с Эвой. Он заметил, что девочка в состоянии транса испытывает нестерпимую боль. Будто кто-то или что-то внутри нее пытается ее подавить, а она сопротивляется.

Вторая личность?

И снова он уехал, не попрощавшись с Майей. Правда, оставил для нее томик о Чимабуэ, положил на самом виду, на кухонный стол. Поскольку писать на старинных книгах – святотатство, он не сделал никакой надписи, даже записку не вложил. Был уверен к тому же, что синьора Ваннини прочла бы первая, и не хотел ставить девушку в неловкое положение.

Опять за рулем «дефендера» он ехал по полям Кьянти под небом, затянутым черными тучами, и пытался осмыслить то, что выяснилось во время едва завершившегося сеанса гипноза.

Воображаемый друг Эвы ввел нового персонажа в свой рассказ. Синьор в очках выглядит безобидно, этаким добродушным отцом семейства. И это Джербера потрясло. Еще и потому, что дети, описывая источник своих страхов, скорее вообразят монстра, нежели обычного человека.

Этот человек вызывал беспокойство именно потому, что казался безобидным. Хотя пока он не совершил никакого насилия, в его действиях уже угадывалось недоброе намерение.

Психолог был убежден, что Эва, как и маленький герой ее рассказа, не в состоянии уловить угрожающую двусмысленность, которая кроется порой в самом обычном поведении. В том, что синьор в очках узнал мальчика во время летнего карнавала и, никому ничего не сказав, отвез домой семью и вернулся, чтобы забрать его, было нечто извращенное, непостижимое для ребенка.

Психологу снова пришлось задаться вопросом – откуда взялся такой подробный отчет о событиях. Ведь, хотя рассказ и не был доподлинным, он казался правдоподобным настолько, что Джербер снова колебался.

Поэтому, подъезжая к Флоренции, он уже знал, куда направится на поиски совпадений. Хотя визит, который он собирался нанести, не будет легким.

На улицу Чиматори можно попасть только пешком. Если заходить со стороны палаццо Ринуччини, по дороге встретится продавец требухи и в ноздри ударит запах бульона для лампредотто[4]. Хотя в данный момент на город обрушился ливень, скрадывающий все ароматы.

Эта улица была известна магазинами с давней историей. Джербер остановился перед одним из них, пытаясь укрыться в подворотне. Спастись от дождя не удавалось: вода струилась по лицу, по плащу «Бёрберри». Сквозь плотную завесу капель едва можно было разглядеть магазин тканей, семейное предприятие, основанное в пятидесятые годы и не менявшееся с течением времени.

Неоновая вывеска: имя владельца и год основания. Витрины с латунными рамами, освещенные маленькими бра. За одной из витрин можно было различить мужчину в темном пиджаке и красном галстуке, он стоял за длинным деревянным прилавком. Уложенные стопками за его спиной отрезы тканей разной выделки и расцветки составляли гармоничную мозаику.

Последняя клиентка ушла около семи. Вывеска погасла, за ней и свет внутри магазина. Прежде чем владелец вышел, чтобы опустить рольставни, Джербер покинул свое убежище и направился ко входу.

Когда он вошел, над дверью зазвонил колокольчик. Мужчина в темном пиджаке и красном галстуке сворачивал остаток шерстяной ткани и хотел было уже заявить, что магазин закрыт, как вдруг осекся.

Пьетро Дзанусси почти мгновенно узнал тезку, товарища по детским играм, с которого капало на пол его магазина и которого он, Пьетро Дзанусси, не видел долгие годы. Лицо его тотчас же окаменело.

– Как поживаешь? – спросил Джербер, сразу давая понять, что он пришел как друг.

– Что тебе здесь нужно? – огрызнулся хозяин.

Если не считать преждевременно поседевших висков и нескольких лишних килограммов, тот все еще был похож на мальчишку, с которым Пьетро делил неизбывные, полные забав дни бесконечного, казалось бы, лета.

– Это нормально, что ты все еще злишься на меня, – поспешил он сказать в знак примирения. – И я был бы в ярости, если бы у меня был младший брат, и с ним приключилось бы то же, что с Дзено.

– В том-то все и дело, – отозвался Дзанусси. – Мы не знаем, что с ним приключилось.

– Я не думал, что все так обернется. По правде говоря, полагал, что рано или поздно дело раскроют.

– Если бы он умер, мы бы со временем свыклись с этим, обрели душевный покой, – согласился Пьетро Дзанусси. – Вместо того мне пришлось наблюдать, как мои родители день за днем изводят себя в надежде хоть что-нибудь разузнать.

– Это было нелегко, – заметил Джербер.

– Еще бы, – сказал Дзанусси ледяным тоном и огляделся вокруг. – Этот магазин кормил семью два поколения – деда и отца. После случившегося в Порто-Эрколе клиенты перестали приходить. Никто не отваживался взглянуть в глаза моим родным, люди не знали, что сказать. Об умерших имеются обиходные фразы, можно выйти из положения, сказав какую-то банальность из множества тех, что приходят на память в подобных случаях, а в конечном итоге обозначают одно: «к счастью, это случилось с тобой, не со мной». Но нет никакого списка фраз о пятилетнем ребенке, который исчез.

– И правда, нет, – согласился психолог.

– Через десять лет вопреки воле отца мама потребовала через суд признания Дзено умершим. Папа решил, что она смирилась, но ей всего лишь нужна была могила, над которой можно молиться.

Имелись в виду символические похороны Дзено на кладбище Порте-Санте, когда вместо тела был погребен небольшой сундучок, полный воспоминаний.

Джербер, по идее, должен был бы до сих пор злиться на Пьетро Дзанусси за интервью, которое тот дал тогда газете «Ла Нацьоне» и в котором назвал имена всех членов ватаги из Порто-Эрколе, указав на них как на виновников случившегося. Но его первоначальная враждебность сменилась болью и грустью, и у психолога не хватило духу его упрекать.

– Когда наша ватага собиралась для игр, Дзено нам завидовал, поскольку был слишком мал и мы его с собой не брали, – вспомнил Пьетро Дзанусси. – Но когда я покинул компанию, а он в нее вошел, вам следовало бы учитывать, что Дзено гораздо младше вас.

– Дебора не давала нам об этом забыть, – заверил Джербер: ему пришло на память, как единственная девочка в их маленьком кружке опекала Дзено.

– И все же вы все были там в тот день, когда он пропал. Играли в дурацких восковых человечков, и вас было семеро. – Глаза Пьетро Дзанусси снова блеснули гневом. – Ты, Ишио, Дебора, Этторе, Карлетто, Джованноне, Данте, – перечислил он, давая понять, что никого не забыл. – Как вы