Шрифт:
Закладка:
Его амануэнс, почти измученный воспоминаниями, все же нашел в себе силы записать его разговор. Это было, конечно, интересно, ведь кто в свое время мог соперничать с ним по размаху и увлекательности приключений на трех континентах? Он был превосходным рассказчиком, у которого на любую тему найдется живой анекдот. Он был, прямо скажем, философом, и мог с полным правом говорить на любые темы — от сельского хозяйства до Зевса. Он так много читал по истории, что предсказывал будущее с некоторым ненадежным успехом. «С колониальной системой… покончено для всех — как для Англии, владеющей всеми колониями, так и для других держав, у которых их не осталось».34 Иго Бурбонов вскоре будет сброшено французским народом.35 Германия вскоре возобновит начатое им объединение.36 Девятнадцатый год будет веком революций; принципы Французской революции, за исключением некоторых эксцессов, восторжествуют в Америке, Франции и Англии, и «с этого треножника свет прольется на мир».37 «Старая система закончилась, а новая не укрепилась и не укрепится до тех пор, пока не пройдут долгие и яростные конвульсии».38 «Россия — это та держава, которая наиболее уверенно и с наибольшими шагами устремляется к всеобщему господству».39 Одно из его неудачных предположений: «Королевская власть в Англии, ежедневно усиливающаяся…. теперь беспрепятственно движется по дороге к произволу и абсолютной власти».40
В заключение он проанализировал свою политическую карьеру и подвел ей самый благоприятный итог:
Я закрыл пропасть анархии и очистил хаос. Я очистил Революцию, возвысил народы и утвердил королей. Я возбудил все виды подражания, вознаградил все виды заслуг и расширил пределы славы….. Диктатура была абсолютно необходима. Скажут ли, что я сдерживал свободу? Можно доказать, что разнузданность, анархия и величайшие нарушения все еще преследовали порог свободы. Меня обвинят в том, что я слишком любил воевать? Можно доказать, что я всегда первым принимал удар. Скажут ли, что я стремился к всеобщей монархии?… Наши враги сами шаг за шагом вели меня к этой цели. Наконец, будут ли меня обвинять в честолюбии? Несомненно, следует признать, что я обладал этой страстью, причем в немалой степени; но в то же время мои амбиции были самого высокого и благородного рода, которые, возможно, когда-либо существовали, — это установление и освящение империи разума, а также полное осуществление и полное наслаждение всеми человеческими способностями. Как и здесь, историк, вероятно, будет вынужден сожалеть о том, что такие амбиции не были реализованы и удовлетворены….. Это вся моя история в нескольких словах.41
9 марта 1821 года он согрел свое слабеющее сердце гордым видением своей посмертной славы: «Через пятьсот лет французские воображения будут полны мной. Они будут говорить только о славе наших блестящих кампаний. Небеса помогут тому, кто осмелится говорить обо мне плохо!»42 Это был не хуже любого другого способа встретить смерть.
V. ПОСЛЕДНЯЯ БИТВА
Различные внутренние расстройства и недостаток физических упражнений привели Наполеона к старости, когда ему было еще сорок лет. Настойчивое требование Лоу, чтобы британский солдат следовал за императором всякий раз, когда тот выезжает за пределы Лонгвуда, разозлило пленника и заставило его избегать любых поездок, как на лошади, так и в калеке. Часовые, расставленные в пределах видимости от его комнат, давали Наполеону еще одну причину оставаться дома; а потеря интереса к продлению жизни все больше склоняла его к вялому бездействию. Бертран сообщал в 1818 году: «Прошло сто дней с тех пор, как он… не выходил из дома». Лас Кейс отметил, что кровь императора циркулирует с трудом,43 пульс был до пятидесяти пяти ударов в минуту.44
В 1820 году он занялся садоводством и взялся за решение этой проблемы с воинским мужеством и дисциплиной. Он призвал всю свою колонию принять участие в этом предприятии, и они с радостью переключились с прежней рутины на новое дело — копать, возить, сажать, поливать и пропалывать. Сэр Хадсон Лоу в качестве нового жеста дружбы прислал своему пленнику растения и инструменты.45 Огород, хорошо политый, вскоре дал свежие овощи, которые Наполеон с удовольствием съел. Его здоровье заметно улучшилось. Но когда урожай с огорода был собран, и наступила плохая погода, Наполеон вернулся к своей прежней праздности в помещении.
Вскоре его недуги возобновили свою атаку по десятку направлений: зубная и головная боли, кожные высыпания, рвота, дизентерия, холодные конечности; язва обострилась, а рак, который должен был быть обнаружен при посмертном вскрытии, стал доставлять ему почти непрерывные боли.46 Эти физические страдания отразились на его настроении и даже уме. Он стал мрачным, раздражительным и горьким; тщеславным и ревнивым к своему достоинству; готовым обидеться, но вскоре готовым простить; считающим свои гроши, но щедро раздающим по завещанию.47 В 1820 году он описывал себя с унынием:
Как я пал! Я, чья активность не знала границ, чья голова никогда не отдыхала! Я погрузился в летаргическое оцепенение. Мне приходится делать над собой усилие, чтобы поднять веки. Иногда я диктовал на разные темы четырем или пяти секретарям, которые писали так же быстро, как я говорил. Но тогда я был Наполеоном, а сегодня я ничто… Я вегетарианствую, я больше не живу».48
У него была целая череда врачей, ни один из которых не оставался с ним достаточно долго, чтобы систематически изучать его симптомы или навязывать последовательную схему лечения. Доктор О'Меара был первым и лучшим, но его пребывание в Лонгвуде было прервано. Его сменили два британских врача, Стокоу и Арнотт, оба хорошие люди, терпеливые и добросовестные. Но 21 сентября 1819 года ситуацию запутало прибытие доктора Франческо Антоммарчи, тридцати девяти лет, с рекомендацией от дяди Наполеона, кардинала Феша; британские
